– Ты за нос меня не води, – возмутился Берестов.– Расписку-то я сохранил. Давай по-хорошему все решим. Для меня баксы не лишние, потом, трудовыми мозолями достались. В России вкалывал до седьмого пота, олигархам дворцы строил.
– Меня это совершенно не касается, кому и что ты там строил, сам разбирайся, у меня от своих проблем голова кругом идет.
Я тебе одно скажу, нет денег у меня валюты, сама, вишь, бедствую,– упорствовала Евдокия.
Месяц назад пятидесятитрехлетний Степан уже взывал к совести, но и тогда Адамова встретила его в штыки, выразив на пухлом, как сдобная пышка, лице негодование, а затем недоумение. Сейчас своей угрозой обратиться в милицию он озадачил ее.
После короткой паузы она смерила его, как у жабы, навыкате холодными глазами и досадливо бросила:
– Как ты мне надоел с дойлерами, как горькая редька. Зануда, с тобой от тоски легко околеть. Недаром от тебя баба сбежала.
– Не твоего ума дело,– обиделся он и с металлом в голосе произнес.– Так я иду в милицию с заявлением?
– Не горячись,– остановила она его, хотя так и подмывало пожелать «скатертью дорога», но ласково промолвила.
– Ладно, уж, приходи вечером, посидим за чайком по старой дружбе. Выпьем, споем, а может и спляшем. Первак согнала, крепкий, чистый, как детская слеза, горит синим пламенем. Куда там водке с коньяком. Берегу для самых дорогих гостей.
– Значит, и меня считаешь дорогим гостем? – удивился Берестов.
– А как же, иначе и быть не может, ведь мы столько лет, друг друга знаем, как облупленные, поэтому должны доверять, – с обидой произнесла Евдокия.
– Что ж, выпить я не прочь, – признался он. – А насчет танцев и пляски, так это не мой жанр.
– Сознайся, Степа, и не стыдно тебе над бедной женщиной измываться, нагло валюту вымогать?
– Так ведь свои кровные, уже который месяц пытаюсь вернуть. В расписке четко указано, что долг следует возвратить через три месяца под десять процентов. Бог с ними процентами. Обещала ведь даже раньше срока погасить долг?
– Обещать, не значит жениться, – напомнила она поговорку, но обнадежила. – Все будет о,кей., когда я тебя подводила? Верну тебе с процентами и еще отстегну за моральные издержки и накрою шикарный стол. Я – деловая женщина и для меня договор дороже денег. У японцев принято, что человек, нарушивший не то, что письменный договор, а слово, делает себе харакири. Там честь и достоинство превыше всего.
– Да, в стране восходящего солнца высоко дорожат честью и словом, – подтвердил Берестов и, дабы не обострять отношения, хотя знал немало случаев, когда Адамова надула своих доверчивых кредиторов, умолчал о таких фактах. Решил, что у Евдокии проснулась совесть.
– Жду, не опаздывай, к девяти вечера.
– Почему так поздно?
– Мне надо приготовить блюда, навести макияж. Все должно быть на высшем уровне, – улыбнулась она и пошла степенно вдоль прилавков, как утка, переваливаясь с ноги на ногу и покачивая крутыми бедрами под кожаной коричневого цвета курткой. Луч солнца сверкнул на тяжелой золотой серьге, как гиря, оттянувшей мочку большого уха.
«Наконец-то я допек эту толстуху. Теперь куплю прицеп «Скиф» и новые шины для «Лады», старые совсем облысели, на поворотах заносит,– с удовольствием размышлял Степан, словно доллары уже покоились у него в кармане.– Ну, Явдоха, аферистка, впредь мне наука будет. Сытая, наглая, с головы до пят в кожу упакована, а плачет, что бедствует, лжет, как сивая кобыла, и не краснеет. Турецким бархатом торгует, куры денег не клюют. Я воробей стрелянный, меня на мякине не проведешь. Все, получу доллары и баста – своя рубашка ближе к телу. Вокруг одни мошенники, того и гляди надуют. Та же Евдокия овечкой прикидывалась.
Если бы сам Берестов десять лет не провел в загранплавании на рыбном промысле, а потом на стройках в России, то совсем бы туго пришлось, влачил бы жалкое существование, Собирал бы, как другие, бутылки на вокзалах или рылся в мусорных бачках.
Мысль о том, что вечером он будет с долларами, была как бальзам на его измученную душу. Он с трудом дождался времени и направился к двухэтажному дому за каменной оградой, где Адамова проживала с дочерью Лолитой – плодом ее шальной молодости. Ворота были заперты, а калитка слегка приоткрыта. Олег вошел. Во дворе под оплетенной виноградной лозой террасой стоял автомобиль, прикрытый оранжевой тканью.
Берестов прикинул по памяти контуры отечественных авто и решил, что это иномарка. Профессиональный интерес подтолкнул его и Степан сделал шаг к автомобилю, чтобы выяснить, что за модель. В этот момент из-за машины с лаем выскочил огромный, с теленка, черный дог. Натянул цепь, едва не схватив острыми зубами. Берестов вовремя отдернул руку, которой намеревался поднять край ткани.
На надсадный лай пса из веранды с разноцветными витражами вышла Адамова.
– Фу, Гамлет! – прикрикнула она на дога и на ее широком монгольского типа лице расплылась вымученная улыбка.– Милости просим, Степан Давыдович. Щас мы с вами, все решим по справедливости, по-братски…
– Чья это тачка? Какой марки? – спросил он, насторожившись, глядя ей прямо в выпуклые глаза.
– А-а,– стушевалась Евдокия. – В марках я не разбираюсь. Один знакомый приютил машину на ночь. Гаража у него нет, а на автостоянке раскурочат. У меня надежно, Гамлет любому грабителю горло перегрызет.
– Я все же погляжу, что за модель?
– Сдалась она тебе, не дразни собаку,– схватила Евдокия его за руку и повела в веранду. – Заходи, будь как дома, но не забывай, что в гостях. Чем богаты, тому и рады.
2
В просторной, богато убранной, застеленной коврами комнате под хрустальной люстрой за столом, заставленным спиртными напитками и закусками, сидели трое: дочь Адамовой, двадцатичетырехлетняя Лолита, и два незнакомца – атлетически крепкие мужчины лет тридцати-тридцати пяти. Лолита была раскрашена косметикой, как пасхальное яйцо.
– Прошу к нашему шалашу и столу, повечеряем,– ласково пригласила Евдокия и неловко пошутила. – Справим панихиду по долларам.
– Как пришло, так и ушло,– заметил Степан. Встретившись с колюче-злым взглядом скуластого, с раскосыми глазами мужчины, невольно попятился к двери. Берестов окрестил незнакомца Азиатом.
– Я в другой раз зайду,– неуверенно произнес гость.– У тебя, Евдокия, уже полна горница гостей, не буду мешать вашей душевной компании.
– Нехорошо пренебрегать нашим обществом, обижусь,– встала грудью Адамова, загородив проход,– Может, угощением моим брезгуешь? Рылом, поди, не вышел, а туда же с гонором.
– Не выпендривайся, мужик, садись и дерни с нами за встречу, – тяжело поднялся из-за стола и подошел к Степану Азиат.– не обижай хозяйку, делай, как велит. Бабу надо слушаться, чтобы не осложнять себе жизнь. Я дважды не повторяю.
Угрожающе, хриплым голосом процедил на ухо и грубо подтолкнул Берестова к столу, ногой подвинув стул.
