– Она сама, са-ма-а виновата! – истерически закричал Вампир. – Соблазнила меня, купалась обнаженной, как русалка. Никто бы не устоял… я не хотел ее "мочить". Я больной человек, не могу жить без крови. Меня надо лечить, а не судить.
.– Не ной, потрепи, в изоляторе и на зоне тебя быстро вылечат, пустят дурную кровь, – осадил его Василий. – Вы не захотели пожертвовать хорошо налаженным каналом поставок и сбыта наркотиков. Принесли Вику в жертву своей звериной алчности. Полагаю, что при встрече с Мохначевым Глот проговорился о том, что нечаянно в соседстве с убитой им Корецкой попал в объектив фотоаппарата. Поэтому вы, боцман, велели Вампиру любым способом уничтожить пленку и негативы.
Очевидно, подкуп фотографа не удался, и ваш подельник пустил в ход газ и лезвие. Тут и произошел непредвиденный им казус с Матильдой, вступившейся за хозяина. В спешке он уничтожил лишь часть пленки, не заметив обрывка, где сохранились кадры съемки. Убегая, лихо перелез через забор и глухими дворами вышел на оживленную улицу. Здесь Вампира на собственных "Жигулях" поджидал Румянец.
– Ложь! Вы докажите? – глядя исподлобья, возмутился Граф.
– В вашем авто найден газовый баллончик. По объему израсходованного газа можно сделать вывод, что он использовался дважды, то есть при убийстве Корецкой и Хачатура. Глот забыл его в вашей машине.
При этом сообщении Граф угрюмо насупился и обмяк, как мешок с песком.
– Затем привезли Вампира на причал, где на "Викинге" его поджидал Мохначев. Подняли паруса и направились в Туапсе за очередной партией наркотиков. Кстати, обрадую, там задержан ваш сообщник. Скоро встретитесь. Так что доморощенных королей наркобизнеса из вас не получилось, но вреда причинили немало.
– Что меня ждет? – глухо выдавил из себя Мохначев. – Готов понести любое наказание, только сохраните жизнь. У меня внуки…
– Вспомнил о внуках, прозрел, – рассердился Владимир. – А когда приговорили к смерти Корецкую и Хачатура и наркотиками отравляли молодежь, об этом не думали.
– Это он их пришил, – боцман мотнул головой в сторону Вампира.
– Молчи, Монах, горло перережу. Ты меня знаешь, – дико оскалился тот, сжимая побелевшие от напряжения кулаки.
– Крестик то золотой с самоцветами находился в розыске, – окончательно поверг его Белозерцев.
– Значится в перечне вещей гражданки Азы Никольской, убитой тем же способом два месяца назад в Сочи. Действительно Вампир, жаждущий крови. Лютый зверь, а не человек.
– Суд определит меру вины каждого и вынесет приговор, – ответил следователь на вопрос Мохначева. – Вам будет предъявлено обвинение и обеспечена защита на судебном процессе. Есть возражения?
Арестанты угрюмо молчали. Еще недавно, связанные общим интересом – жаждой наживы и пагубных удовольствий, они блюли субординацию, исполняя зловещие роли. Сейчас между ними пролегла полоса отчуждения. Каждый замкнулся в себе, думая о спасении собственной шкуры. Вампира и Графа распирала озлобленность, Монах выглядел жалко, словно молил Бога об отпущении грехов.
– Конвой, унести арестованных! – приказал Щеглов и облегченно вздохнул, словно с плеч его свалилась тяжелая ноша.
15. Прощай, Алекс!
"Вот и все – убийца найден. Вика, я сдержал свою клятву", – Алекс лежал с открытыми глазами на диване в своем номере, но облегчения от исполненного долга не было. Какая-то зияющая, словно черная дыра, пустота захватила его душу и сделала тело бесчувственным, не принадлежащим ему. Казалось, что его плоть существует отдельно от сознания, мыслей, раздваивается.
Мертвенно-бледный свет луны падал из окна на палас, на спортивную сумку, которую он после выдачи из камеры хранения так и не удосужился раскрыть. Надо бы включить свет, но неведомая сила приковала его к дивану. Не хотел тревожить порезанную ладонь левой руки. Неосторожное движение причиняло мучительно ноющую боль.
Корецкий лежал в тишине и одиночестве, отгороженный от всего мира. Где-то далеко, видимо в ресторане, играла бодрая музыка. Там протекала суматошная жизнь южного города с ее ветреной романтичностью и сентиментальностью, со страстями и изменами. А он находился один в этих сумрачных стенах, одолеваемый тягостными мыслями.
Полусон, полуявь захватили его сознание, и Алексу казалось, что он словно в теплые морские волны, погрузился в какой-то доселе неведомый фантасмагорический мир. Разочаровавшись, обретая зримые черты, таинственное действо. В лунном свете он вдруг отчетливо увидел гроб, обитый красным бархатом, с черной кружевной тесьмой по краям. Он стоял в гостиной на полу…
Алекс обмер, не в силах пошевелить рукой, лишь взгляд его намертво приковался к гробу. Он узнал его – последнюю обитель жены. Потом ему почудился глухой стук молотков и в следующий миг с трудом различимый женский голос: "Я жить хочу, хочу, хо-чу-у".
Он не ослышался – это просила она, умоляла, звала его из потустороннего мира. Потом раздался тягучий скрежет гвоздей о свежие доски. Алекс усилием воли оторвал голову от подушки и увидел, как крышка гроба со стороны его утолщенной части медленно приподнимается. Слышен треск разрываемой тесьмы.
Страх ледяными обручами сковал его сердце. Из гроба в прозрачном с блестками подвенечном платье поднялась невеста. Каштановые волосы спадали на обнаженные плечи, на голове – сверкающий веночек и белая фата. Глаза полузакрыты и затуманены дремой, словно подернуты вуалью. "Как долго я спала", – она сладко потянулась гибким телом, но переступить через край гроба не смогла. "У нее связаны ноги, – догадался Алекс. – Так всегда поступают с покойниками, чтобы не убежали. Какая чушь? Разве покойник способен двигаться? Но к его Вике это не относится – она абсолютно живая. Надо развязать ей ноги, и они снова будут вместе, и тогда ничто и никто не сможет их разлучить".
Эта радостная мысль неожиданно осенила его. Ни руки, ни ноги не повиновались сигналам сознания, Корецкий лежал неподвижно, завороженный жутким зрелищем. Вика протянула к нему бледные хрупкие руки, и вдруг они стали расти, удлиняться, пытаясь дотянуться до его лица. Его поразила страшная гримаса, исказившая прелестное девичье лицо. И сразу же на ее белом платье проступили ярко-красные пятна крови. Они, стремительно расползаясь, поглощали белый цвет. Плети рук бессильно обвисли, и ее облик размылся. Остались различимыми только губы в запекшейся крови, они прошептали: "Сходи в церковь, зажги свечу…"
Последняя просьба занозой застряла в его мозгу. Алекс очнулся с ощущением тяжести, сдавившей его грудь. Присел на край дивана, опасливо посмотрел в гостиную. В лунном сместившемся свете тускло блестел экран телевизора. Корецкий с трудом поднялся – сказывалось напряжение последних дней, включил свет. Остаток ночи он провел при электричестве, пока ранний рассвет не проник в окна.
"Сходи в церковь, зажги поминальную свечу", – эта фраза время от времени возвращалась к Алексу, а воспаленное воображение воскрешало пригрезившееся ночью зрелище. "Мистика какая-то, – подумал он, ощущая неприятный озноб. – Надо бы по возвращении обратиться к знакомому парапсихологу. Нервы расшатались, на пределе. Прочь, прочь отсюда, ни дня, ни минуты в этом заклятом месте".
