– Я бы не прочь, но и без меня ораторов, хоть пруд пруди, – ответил Щеглов. – Переливают из пустого в порожнее. Уж лучше конкретным делом заниматься, чтобы ни один злодей не ушел от наказания.
– Здесь я с тобой, Володя, солидарен, – поддержал его майор. – А вот что касается версии о Марине Елагиной, то это другой случай. Она, судя по рассказу матери, не из девиц легкого поведения. Возможно, ее держат в качестве заложницы или кто-то решил потешиться. К черту инструкции, надо действовать, а не ждать пока минуют трое суток.
Офицеры милиции, обсудив версии, сообща наметили план первоначальных оперативно-розыскных мероприятий.
Во-первых, опросить подруг и сослуживцев Марины, изучить круг ее знакомых и не только в городе, но и в Корнеевке, особенно, последние контакты.
Во-вторых, выявить водителей, которые в период с 21 до 24 часов, а возможно, и позже проезжали по трассе в направлении Корнеевки. В-третьих, передать сообщение о розыске Елагиной по городскому радио и опубликовать фото в газете. В-четвертых, сориентировать посты ГАИ, другие подразделения и службы на розыск пропавшей и задержание лиц, вызывающих подозрения. Не исключено, что в дальнейшем придется объявить и всесоюзный розыск.
3
Рассвет, наполняясь лилово-багряными красками, забрезжил, когда Алексей Георгиевич Волох на своем стареньком зеленоватого цвета «Запорожце», прозванном «мыльницей», подъехал к пустынному холмистому берегу моря в акватории мыса Ак-Бурун, что на окраине города за Цементной слободкой.
Третий год, как на пенсии, но давняя страсть – рыбалка – не давала покоя, захватывала его неведомой силой. Для него весенняя и осенняя путины растягивались на целый год. Часто сидел с удочкой, не ради улова, а ради самого процесса, спортивного интереса. Очевидно, этот азарт охотника, рыбака сохранился в генах человека, с тех древних, античных времен, когда дикие предки с палками и камнями охотились на мамонтов.
С рыбинспекцией проблем не возникало, ведь Волох не посягал на красную рыбу, кефаль, чуларку, керченскую сельдь и пиленгас, а довольствовался ловлей бычков, ставридки, барабульки. Изредка на крючок попадались камбала-глосса и длинный, похожий на гадюку, но с чешуей и рыбьей головой, сарган. Очень вкусный в жареном, вяленом виде.
Из-за пристрастия к азартному промыслу у него с женой Серафимой порой возникали конфликты. «Помешался ты, Ликсей, на своей рыбалке, – укоряла она его. – Целыми днями напролет, как истукан, с удочкой торчишь, а проку с гулькин нос.
Взял бы, как другие пенсионеры, шесть соток земли и ковырялся бы на грядках и в саду. Не пришлось бы втридорога покупать к столу у спекулянтов на рынке зелень, петрушку, лучок, укроп, салат, базилик, разные овощи, фрукты и ягоды. Сколько можно баклуши бить? До седых волос дожил, а ума не набрался”. На это ворчание он отвечал коротко и строго:
“Цыц, старая кляча, а то видгепаю. Что ж мене вокруг тебя гопак выплясывать? Ушицу наваристую, любишь. За обе щеки, как солдат Швейка, уплетаешь, за уши не оторвешь, поэтому помалкивай. А нет, так, и торгуй бычками и барабулькой на рынке. Не зли меня, последней радости и утехи хочешь лишить. Выкусишь”.
Уху она действительно обожала, но все же, напомнила: «Лучшая уха их петуха». Обожал ли бравый солдат Швейк уху, супруги не знали. Алексей Георгиевич приплел его для красного словца, полагая, что в холодных и сырых окопах, голодные солдаты горячую ушицу съели бы за милую душу.
Волох вышел из машины. Разгладил рукой выгоревшие от зноя рыжеватые казацкие усы. На водяной глади показался огненно-красный край выплывающего из глубины моря солнца. И сразу к берегу по мелкой зыби протянулась широкая багровая дорожка. «Знатная будет погода, – подумал он. – Значит, и клев хороший ожидается”.
В предвкушении удачной рыбалки, Волох достал из багажника резиновую зеленоватую лодку и насос-лягушку. Накачал лодку и с каменистого берега опустил ее к воде. Затем взял две удочки, садок и сумку с провиантом. Спустил лодку на мелководье, сел в нее и оттолкнулся от засевшего в воде, обросшего водорослями и ракушками мидии, валуна, веслом.
Греб умело, без лишних брызг, взирая на отдалявшийся усыпанный выбеленными камнями берег. На возвышенности за старым полуразвалившимся от дождя, талой воды и ветра гротом в зарослях камыша притаилось озеро. А далее небольшой бор с соснами, дубами и кустарниками боярышника, терновника и шиповника. Он вспомнил, как поздней осенью, собирая лесные ягоды, он набрел на семейки грибов с пепельными шляпками на белых хрупких ножках, метко названные за сходство с грызунами «мышатами». Собрал килограмма три. Серафиме они пришлись по вкусу и в маринованном, и в жареном виде.
С правой стороны в сиреневой утренней дымке над городом возвышалась гора Митридат, а слева, затаившаяся среди холмов, поросших мелколесьем, полуподземная крепость – форт Тотлебен с вдавшимся в залив минным причалом. По курсу виднелась коса Тузла, мимо которой по Керченскому проливу вереницей на встречных направлениях шли сухогрузы, танкеры, балкеры, сейнеры и другие суда. А далее смутно в размытых очертаниях угадывался таманский берег.
Для бывалого рыбака – трал-мастера Волоха, за три десятка лет избороздившего на траулерах и сейнерах моря и океаны, намотавшего на гребные винты сотни тысяч миль, в Черном и Азовском морях, все было знакомо и дорого. А уж прибрежные воды, рельеф дна был известен без эхолота и лоций. Для несведущего человека все одно, где бросить якорь, а Алексей Георгиевич, памятуя прежние выходы в море, знал, в каких местах, какая рыба водится: где бычок-кругляш, а где песчаники.
В некоторых местах может подцепиться сарган или камбала-глосса. С кефалью дело сложнее. Было время, которое хорошо помнят не только старожилы, когда кефаль шла косяками вдоль берега, сопровождаемая дельфинами. Для них это было настоящее пиршество. Нынче оскудело море: хамса, тюлька и килька пошли на убыль, единственная утеха для заядлых рыбаков – бычки. Сказывают бывалые рыбаки и ученые из ЮгНИРО, что гребневик завелся и все погубил. Только ли в гребневике дело?
Отплыв от берега примерно четверть мили, Алексей Георгиевич сбросил якорь на капроновой веревке. И когда тот достиг дна, прикинул – метра четыре будет. Наживил крючок и свесил за борт садок из зеленой рыбацкой сети. Бычок брал вяло, и тогда он сменил еще два места, пока не набрел на песчаное дно в обрамлении зеленовато-бурых водорослей. Интуиция его не подвела – клев начался отменный.
Он едва успевал снимать с крючков бычков-кругляшей и насаживать наживку: креветок, кусочки мяса. Конечно, бычок отлично идет на мидию, но она плохо держится на крючке, поэтому Волох предпочитает традиционную наживку.
За час он выловил килограмма три бычков, не считая мелких, которыми потчевал бакланов и чаек, неотступно следовавших за лодкой. Они схватывали подброшенную рыбешку на лету и с радостными криками садились на воду, поджидая следующего угощения. Клев ослаб, и Алексей Георгиевич решил сменить место. Он потянул из воды веревку с якорем, но тот вдруг за что-то зацепился. “Вот досада, – подумал рыбак.– Только на днях хороший якорь в кузнице отковали за бутылку водки. Неужели, придется его оставить на дне? Зацепился, наверное, за камень, либо какой-нибудь хлам, которым загажено море”.
