— Или я не пойму, гость у тебя, что ли, был?
Амадей принюхался, глаза его сузились.
— Да, — сказал Варфоломей и неожиданно вдохновенно соврал: — Заходил какой-то странный человек. Предлагал спасти души и купить книгу.
— А! — Амадей расслабился. — Надо же… Они еще ходят по квартирам?
Варфоломей сам не мог понять, почему не захотел говорить о Еве. Сработала чертова интуиция. Она четко сказала: не надо. И сейчас он порадовался, что стал свидетелем того, как его соседка гнала одного такого «торговца спасением».
Амадей прислонился к стене и удовлетворенно вздохнул:
— Я этих типов просто обожаю. В поселок-то они не суются, да и вообще сейчас их не видно. А раньше прямо табунами бегали. Но я их всегда с радостью впускал и рассказывал, рассказывал, рассказывал о душе и всем таком! Да они от меня выползали просто! Спасались… самым натуральным бегством. И квартиру обходили стороной потом. А вот Вера, наоборот, их терпеть не могла…
Амадей замолчал, а потом улыбка исчезла с его лица и он стал предельно серьезным:
— Я на самом деле извиниться пришел. Прости, Варфоломей, и не держи на меня зла, что я так тебя в Венеции кинул. Дела и правда были важные.
— Что-то случилась? На тебе прямо рыла нет.
— Да… — Амадей махнул рукой. — Мы когда с тобой расстались, я ж подорвался Вере Сергеевне за подарком. Хожу, значит, думаю… И тут, как всегда… До чего некоторые — нудные существа! Каждый век одно и то же: «Пройдемте, Амадей, с нами». Ну и застрял я с этими моралистами: «А почему это вы идете против законов природы?» Вот скажи мне, Варфоломей, против каких таких законов я иду? Это же смешно. И в конце концов, что такое век? Ну, или три века. Сколько мы там с Верой вместе? Что, неужели четыре с половиной… Хм… Я каждый раз забываю. Это она все помнит. В любом случае! Кому какое дело?!
Амадей разошелся и выглядел весьма воинственно. Он принялся покачивать ногой и пальцами отбивал ритм. Варфоломею показалось, что Амадей выстукивает ту самую оперную арию, после которой он заснул.
— Три века? Ерунда какая, — удивился Варфоломей.
— Вот! Какие тут вообще могут быть счеты? Развели бухгалтерию! Год туда, год сюда… А знаешь, сколько всякой бюрократической возни из-за такого сущего пустяка? Из-за такой вот ничтожной мелочи. Тоже мне, моду взяли… Экологическое и гармоничное существование! Выступают за естественность. И вот эти лозунги дурацкие: «Ведьмы — тоже люди!», «Ведьма должна жить, как человек». Кому должна, тому простила. Что ж им теперь, не жить, что ли? Восемьдесят — ну ладно, лет сто — и все? Шутники.
— О ком речь? Кто тебе нервы мотает?
— Да тайная канцелярия наша родная, кто ж еще. Затейники. Им, голубчикам, все неймется. А ты еще с ними не сталкивался?
— Нет.
Варфоломей сложил руки на груди.
— Значит, столкнешься, — безапелляционно объявил Амадей. — Они обычно не вмешиваются в наши дела, но иногда… когда вожжа под хвост попадет… Тогда они чертей вспоминают и проявляют ненужное рвение. — У Амадея на лбу выступили бисеринки пота. — Умаялся. Я тут подремлю немного, ты не против?
И, не дожидаясь ответа Варфоломея, заснул прямо на стуле.
Ровно через пятнадцать минут Амадей открыл глаза. Выглядел он бодрым и отдохнувшим. С хрустом потянулся и сказал:
— Ну вот! Чувствую себя человеком. Эти чиновники и инстанции столько энергии выпили! Думаю тебя, Варфоломей, пригласить к нам с Верой на годовщину. Решили отметить в узком кругу друзей. Приглашение пришлю. Зря, что ли, учился писать каллиграфическим почерком? Так что ты проверяй почтовый ящик.
— Хорошо. Буду ждать.
Варфоломею не терпелось выпроводить Амадея и засесть за перевод. Хотелось хорошо сделать тестовое задание и получить работу. Тем более из всего многообразия переводческих возможностей он выбрал то, что поможет лучше разбираться в людях, в их мечтах, надеждах и планах.
* * *
Ева вернулась к себе. Ноги слегка дрожали, но это было приятно. Даже слишком. Полное удовлетворение, если не больше.
Григорий прикинулся самым ласковым в мире котом, поскольку был голоден. Ужин был просрочен на час. Ева исполнила долг котовладельца, а потом не раздеваясь легла на кровать и закрыла глаза. Нужно было остановить бег мыслей. Взять паузу. Отпустить напряжение.
Она всегда обладала богатым воображением. Вот и теперь ей представился зал суда, такой, который она неоднократно видела в фильмах и сериалах. На месте присяжных сидело двенадцать Ев. Ева же была судьей. Присутствовали Ева-прокурор и Ева-адвокат. Варфоломей находился на месте обвиняемого.
Была еще Ева-стенографистка. Почему-то она носила очки, а волосы были завиты мелкими кудряшками.
Слово взял прокурор:
— Ваша честь…
Ева-судья благосклонно кивнула.
— У меня есть неопровержимый аргумент. Прошу принять во внимание, что он черт.
Ева-стенографистка быстро застучала пальцами по клавишам старомодной печатной машинки. В конце строчки послышался громкий «дзинь».
Сама же Ева по своим ощущениям пребывала в этом зале суда где-то под потолком. Ее тело стало легким, как перышко. Она парила и наблюдала.
Ева-прокурор продолжила:
— Прошу приобщить к делу доказательства: рога и хвост. А также он, — прокурор кивнула на Варфоломея, — сам признался, что он черт.
Евы-присяжные зашептали, заерзали на своих местах.
Ева-судья не преминула постучать молотком:
— Тишина, тишина в зале суда!
Ева, парящая под потолком, только слегка удивилась, что молоток был для отбивания мяса. У нее в верхнем ящике правого кухонного шкафчика хранился точно такой же.
— Слово предоставляется защитнику.
Ева-адвокат поднялась со своего места, игриво подмигнула подсудимому черту и подошла к Евам-присяжным.
Она облокотилась на бордюр, который отделял зал суда, и вкрадчиво произнесла:
— Ну рога, ну хвост. И что? Ну черт… Я даже отрицать не буду.
— Ага! Прошу занести в протокол! Даже защитник этого не отрицает! — взвилась прокурор, так что судье пришлось вновь пустить свой молоток в дело.
— Девочки, — Ева-адвокат снова повернулась к Евам-присяжным, — секс с ним — потрясающий.
У стенографистки очки съехали на кончик носа.
Ева, парящая под потолком, кивнула.
— Это мой первый аргумент. И вот вам второй: потрясающий секс, которого у нас с вами не было… напомните, коллега, как давно?
Она с торжеством повернулась к прокурору.
— Это грязный прием.
И снова к присяжным:
— И, кстати, хвост… очень даже. А в нужный момент — так вообще.
