Думать так неприятно. Кажется, будто я пробралась в спальню взрослых, которые ведут серьезный разговор.
Впрочем, сразу после смерти Мэтта я была почти уверена, что брак Реда и Джейн просто не выдержит такого испытания. За каких-то пару дней они забыли, что держало их вместе все эти двадцать лет. Они почти не общались, даже при моих родителях. Бесконечные ссоры и то были бы лучше тягостного молчания, которое они делили на двоих. Весь дом дрожал от безмолвного напряжения.
Прошел месяц. Потом три месяца. Полгода. День рождения Мэтта. Рождество. День матери. День отца. Пару месяцев назад – первая годовщина смерти. А дядя Ред и тетя Джейн до сих пор вместе. Теперь они разговаривают, вместе едят, иногда даже смеются. И от каждой шутки, от каждой улыбки по непробиваемому колпаку грусти бегут трещины.
– Фрэнки, твои родители очень сильные. Я думала… то есть… как… – Мне очень трудно подобрать слова.
Фрэнки вздыхает и проводит пальцем по ободку банки с газировкой. Рассеченная бровь хмурится и подергивается от еле сдерживаемых слез.
– Последний раз, когда мы приезжали в Занзибар, – вдруг говорит Фрэнки, – я ничего не понимала.
Ее голос становится совсем тонким и далеким, похожим на жалобный вой. Кажется, подруга меня не замечает. Она продолжила бы говорить, даже если бы я вдруг вышла из комнаты.
– Он был старше, – продолжает Фрэнки, теребя браслет. – Всегда замечал больше, чем я. У нас были разные увлечения. Я просто ничего не понимала, Анна. Мне казалось, у нас впереди столько времени. Я думала…
Она редко говорит о Мэтте вслух, и на то есть свои причины. Причины, о которых нельзя забыть вот так сразу. Фрэнки обхватывает себя за плечи и всхлипывает. Я подсаживаюсь ближе, обнимаю ее и перестаю сдерживаться. Мы плачем так же сильно, как и тогда, сразу после катастрофы, в каждом всхлипе выражая все, что таится внутри, там, где еще год назад померк свет.
Потеряв счет времени, мы молча сидим, прижавшись друг к другу, и делаем короткие вдохи в унисон. Чуть успокоившись и придя в себя, мы понимаем, что газировка стала теплой.
Фрэнки медленно поднимает голову и трет глаза. Я убираю спутанную прядь волос с ее лба.
– С возвращением нас, – вздыхает Фрэнки. У нее заплаканные глаза и побледневшее лицо, но волшебная улыбка, еще только зарождающаяся в уголках губ, освещает все вокруг.
– Как я провела лето, – говорю я.
Фрэнки смеется:
– Ела и рыдала. Круто, правда?
– Точно. – Я беру ее за руку.
Мы замечаем блики фар на газоне – дядя Ред и тетя Джейн вернулись. Выбросив банки из-под газировки, мы с Фрэнки, мечтая, чтобы этот ужасный вечер поскорее закончился, торопимся наверх до того, как они зайдут. В комнате быстро переодеваемся в пижамы и ложимся, натянув простыни до подбородка.
Как только Фрэнки засыпает, моя маска лучшей подруги-супергероини разбивается вдребезги. Мне тяжело дышать, глаза застилают слезы. Я так старалась оставить все свои скелеты в шкафу, но теперь они, гремя костями, вновь расползаются по комнате.
Глава 10
ФРЭНКИ НЕГРОМКО ПОСАПЫВАЕТ под желтым одеялом, а я все никак не могу перестать думать о Мэтте. О нашем первом поцелуе, о падающих звездах, о взглядах украдкой за обеденным столом, о том, как он присылал мне цитаты из любимых книг посреди ночи. Я помню его прикосновения к моей щеке в моменты, когда на нас никто не обращал внимания. Запах его кожи, когда он подался вперед, чтобы заплатить за мороженое в последний день в Custard’s Last Stand.
Знай я тогда, что Мэтт так скоро умрет, сказала бы что-нибудь важное. А так, выходит, последнее, что он слышал, – мое нестройное мычание под старую песню Grateful Dead. Знай я, что он умрет, поведала бы о своих чувствах прямо и не таясь. Не тратила бы время на флирт, томные взгляды и шепотки в траве за домом. Я бы смотрела на него внимательнее, стремясь сохранить в памяти каждую деталь. Я бы задала ему миллион вопросов, чтобы узнать все самое важное до той злосчастной поездки из кафе домой. Потому что после все померкло.
А ведь мы даже не успели прояснить свой новый статус. То, что происходило между нами весь месяц до его смерти, навсегда останется тайной. Теперь не у кого спросить. Иногда, лежа по ночам в кровати, я думаю, что было бы, если бы он встретил другую в Корнелле? Или если бы Фрэнки обиделась и Мэтт решил, что оно того не стоит? Когда любишь кого-то, тебе вряд ли придет в голову интересоваться странными вещами. «Мэтт, слушай, а если ты умрешь до того, как расскажешь про нас сестре, можно за тебя это сделаю я? Да, кстати, тут вообще есть о чем рассказывать?»
Смерть всегда застает врасплох. Ты чувствуешь себя потерянной, расколовшейся на куски, и все, что остается, – разрозненные фрагменты, в которых ты неизбежно ищешь скрытый смысл. В поисках зацепок я сотню раз прокрутила в голове события того рокового дня. Мне хотелось разглядеть призрачную возможность альтернативного конца, эффект бабочки.
Если бы в тот день мы с Фрэнки не захотели поесть мороженого, Мэтт был бы жив.
Если бы я не целовала его каждую ночь с моего дня рождения, он не волновался бы так сильно и был бы жив.
Если бы я не родилась, он был бы жив.
Если бы бабочка не взмахнула крыльями, никакой автокатастрофы бы не случилось.
– Не спится?
Я вздрагиваю и вдруг замечаю тетю Джейн в темном углу веранды, куда меня привели призраки прошлого.
– Я думала, все уже легли, – говорю я, пытаясь успокоиться. – Извините, я не хотела… просто…
– Анна, не уходи. – Она качает головой. – Все в порядке. Я просто… вспоминаю разное.
– И я. – Мне тут же хочется забрать свои слова обратно, убежать в дом и спрятаться под кроватью. – Ну, в смысле… вспоминаю всякие истории.
Тетя Джейн кивает. Вокруг ее головы голубоватым сиянием струится лунный свет.
– Посиди со мной. – Она придвигает ногой стул.
Теперь она напоминает старую добрую тетю Джейн, которая всегда обращалась со мной скорее как с подругой, чем как с маленькой девочкой. До смерти Мэтта она частенько с нами загорала, приносила холодный чай и болтала о всяком. Конечно, тогда все было по-другому: Фрэнки была девственницей, а я не плакала при виде голубой глазури и не скрывала правду о лучшем друге от лучшей подруги.
Несколько минут мы с тетей Джейн просто сидим в тишине, вслушиваясь в мерный шум волн, разбивающихся о берег.
Шшшшшш. Шшшшшш.
В темноте он кажется более спокойным и громким.
– Фрэнки и Мэтт часто гуляли по пляжу в поисках стеклянных окатышей и красивой гальки, – рассказывает тетя Джейн. – Они вечно соревновались, кто соберет больше.
– А потом привозили мне стекляшки. Я до сих пор их храню.
– Да, помню эти твои банки. Еще Мэтт делал украшения. Браслет с красным стеклом для Фрэнки и подвеску с голубым. Помнишь, ту, которую он всегда носил на шее?
