Мое сердце разбивается на тысячи осколков, и каждый больно-пребольно ранит.
Я опять его потеряла…
Выбираюсь из воды, падаю на песок, роняю голову на руки и рыдаю так сильно, что в теле, кажется, не остается ни одной целой косточки. Мне плевать, что подумает Фрэнки. Мне плевать, если сюда придут люди с вечеринки или изо всех отелей разом. И даже если здесь окажется Сэм, увидит меня с опухшими от слез глазами, сопливым носом и разбитым сердцем, я не почувствую ничего.
Моя лучшая подруга лежит на песке рядом, как намокшая кукла из бумаги.
Я больше не девственница.
Мой дневник и все его тайны теперь на дне океана.
И я еле сдерживаюсь, чтобы не отправиться следом, туда, в самую глубину, в пучину. Я чувствую себя, как та изгнанная несчастная русалка. Больше всего на свете мне хочется исчезнуть навечно.
Глава 25
Я ЧУВСТВУЮ СЕБЯ ВИНОВАТОЙ за то, что не рассказала Фрэнки про нас с Мэттом. Но стоит только вспомнить, как она поступила с моими тайнами, с моими мыслями, и это ощущение отступает на второй план. Моя лучшая подруга разрушила все. Забралась ко мне в душу, украла самые ценные воспоминания о Мэтте и все, что от него осталось, превратила в пепел. Но и этого ей было мало. Все то время, что наша королева любви поучала меня, рассказывала о первом разе, о том, как нужно правильно раздеваться, на шее у нее висел такой же нелепый и тяжелый «булыжник», как у меня. Ни о каком опыте не могло идти и речи.
А теперь я даже смотреть в ее сторону не хочу.
Судя по всему, это взаимно. Мы провели на пляже целый час, рыдая. А потом Фрэнки ушла в дом в гордом одиночестве.
Мы обещали дяде Реду и тете Джейн вернуться к обеду. Если мы появимся сейчас, еще до завтрака, в мокрой одежде, с опухшими от слез глазами, то вызовем подозрения. Нужно переждать.
Я поднимаюсь по лестнице и, едва переставляя ноги, захожу на задний двор. На сердце тяжело. Я не чувствую ничего, кроме печали и усталости. На ступеньках, ведущих к бассейну, спят вповалку усталые гости, которых не разбудили даже наши с Фрэнки отчаянные вопли. На пути ко входу в дом мне приходится переступить через какого-то парня. Похоже, он был одним из болельщиков, когда мы играли в пиво-понг прошлой ночью. На кухне меня ждет еще одно препятствие – горы мусора и сопровождающая их вонь. Я едва не задыхаюсь от непередаваемого аромата рвоты. Везде валяются коробки из-под пиццы и объедки. Дверь, которая лежала на табуретках, в конце концов оказалась на полу. Все вокруг испачкано песком вперемешку с пролитым алкоголем. Я не знаю, как пахнет разлагающийся труп, но, кажется, догадываюсь.
Гробовую тишину нарушает только нестройный храп гостей и доносящийся из колонок шум. Вчерашние золотые детки лежат прямо на полу в гостиной, в измятой одежде, с размазавшимся макияжем, в лужах пива. Их всех ждет ужасное похмелье.
Я пробираюсь в прихожую и начинаю искать свой рюкзак. Он обнаруживается в третьем шкафу. А вот рюкзака Фрэнки уже нет. Я медленно открываю молнию, отчаянно надеясь, что события последних часов мне просто привиделись после ночи с Сэмом.
Но передний карман пуст. В основном отделении по-прежнему лежат мои вещи. Все на месте, кроме самого ценного.
Я беру рюкзак и иду в ванную, совсем как прошлой ночью. К счастью, там никого нет. Включаю горячую воду, быстро принимаю душ и, конечно же, не упускаю возможности попробовать все эти роскошные флакончики, расставленные на полках.
Вымывшись, я натягиваю шорты и розовую футболку, в которой планировала спать, а промокшую одежду прячу в рюкзак. Протираю запотевшее зеркало и разглядываю свое отражение. Удивительно, но лицо выглядит так же, как и всегда. Если не считать хмурого выражения и опухших красных глаз, я все та же Анна Райли и со вчерашней ночи не изменилось ничего. Я не стала ни лучше, ни хуже.
Выхожу из ванной, оглядываюсь по сторонам и, убедившись, что Фрэнки нет поблизости, нахожу себе местечко у двери, которая ведет из гостиной в соседнюю комнату. В противоположном углу на кожаном диване спит Эдди. Поверх зеленой футболки он зачем-то нацепил бюстгальтер и напихал туда салфеток.
Я вслушиваюсь в далекий шум океана и храп гостей, закрываю глаза, дышу глубоко, но все равно никак не могу уснуть. Этот момент я представляла совсем иначе. Думала, мы с Фрэнки будем лежать на полу, смеяться и строить планы на последние деньки ЛЛКНС, а еще обсуждать мою ночь с Сэмом. Теперь же от одной мысли о Фрэнки в груди давит, а в тело впиваются острые черные стрелы злости.
Я разрываюсь между приятными воспоминаниями о поцелуях Сэма и невыносимой грустью от того, что самая близкая подруга, которой я доверяла с раннего детства, меня предала.
Я слышу чей-то голос за входной дверью и вдруг спохватываюсь: где же Фрэнки? Мне почти удается убедить себя, что все это – не более чем игра воображения, но вдруг голос раздается снова. И снова.
– Уборка! Уборка! – Кто-то стучится, а потом, судя по звукам, вставляет ключ в замок. – Мистер и миссис Донован? Есть кто дома?
Дверь открывается, но даже слепящее солнце не в силах разбудить храпящего Эдди. Я забираюсь подальше в угол и с интересом слежу за развитием событий, не собираясь вмешиваться в назревающий скандал.
– Что за… Боже ты мой, парень! Тут что, кто-то умер?
Домработница проталкивает вперед ультрасовременный пылесос и подходит к дивану. Эдди наконец-то просыпается.
– Привет, – зевнув, говорит он. Одинокий воин, который смог пережить безумную вечеринку, приходит в себя на поле боя. Оно засыпано песком, завалено телами, бутылками, сигаретными окурками, чьей-то одеждой, огрызками пиццы, пластиковыми стаканчиками и осколками дорогущей скульптуры.
– Эдвард, где твои родители? – спрашивает домработница, сложив на груди пухлые руки.
Эдди медленно встает и оценивает ущерб, нанесенный семейному имуществу.
– Не волнуйся, Мэгги, – говорит он сонным голосом. – Тебе не придется тут убираться. Я сам.
– Ну-ну. Когда они вернутся?
– Вроде завтра.
– Веселенькая у вас была ночка, – замечает домработница, скрестив руки на груди, и кивком указывает на все еще украшающий Эдди бюстгальтер.
– Что за… – Он ощупывает себя и качает головой. Судя по всему, он мало что помнит.
– Ну ладно, Эдвард. Если понадобится помощь, зови. – Женщина уходит, таща за собой пылесос и по дороге пиная пустую бутылку. Та катится по полу и врезается в коробку из-под пиццы прямо у Эдди под ногами.
– Черт! – Он сгибается пополам, хватается за голову и, кажется, не собирается снимать бюстгальтер.
– Все плохо? – уточняю я, выползая из своего укрытия.
– Да нет. Голова раскалывается.
– Домработница расскажет родителям?
– Наверное. Но если я уберусь, мне ничего не будет. Каждое лето одно и то же. Родители вечно заняты, им плевать.
