Я засовываю руку в сумку.
— Осталось последнее.
Так заглядывает в шкафчик.
— Это, должно быть, одна из лучших шуток за все время существования «Флэтайрон Хай», Киара. Ты войдешь в анналы истории. Я горжусь тобой. Оставь последнее снаружи, прямо в центре дверцы.
— Хорошая идея. — Я закрываю шкафчик, пока нас никто не заметил, закрепляю последнее печенье и смотрю на часы. До первого урока осталось двадцать минут. — Теперь ждем.
Так оглядывает коридор.
— Кто-то идет. Нам, наверное, лучше спрятаться?
— Да, но я должна видеть его реакцию, — говорю я. — Давай следить из кабинета миссис Хадденс.
Пять минут спустя мы с Таком наблюдаем через небольшое квадратное окошко в двери за тем, как Карлос появляется в коридоре.
— Вот и он, — шепотом говорю я. Мое сердце колотится как бешеное.
Он хмурится, когда доходит до своего шкафчика и видит на нем большое коричневое печенье. Он оглядывается по сторонам, очевидно надеясь увидеть того, кто сделал это. Когда он берется за печенье и тянет его на себя, оно крошится в его руке, но магнит так и остается на двери шкафчика.
— Как он реагирует? — спрашиваю я более высокого и имеющего лучший обзор Така.
— Он улыбается. И качает головой. А сейчас выбрасывает раскрошившееся печенье в мусорное ведро.
Улыбка сойдет с лица Карлоса, когда он откроет свой шкафчик и обнаружит там еще девяносто девять магнитных печений.
— Я пойду туда, — говорю я Таку.
Я выбираюсь из кабинета миссис Хадденс, который служил нам укрытием, и как ни в чем не бывало подхожу к своему шкафчику.
— Привет, — говорю я Карлосу в тот самый момент, как он открывает свой шкафчик и его глаза расширяются.
— Ставлю тебе пять с плюсом за оригинальность и исполнение, — говорит он.
— Тебя не беспокоит, что я получаю отличные оценки за все, даже за шутки?
— Да. — Он выгибает бровь. — Я впечатлен. Я зол и впечатлен.
Он закрывает свой шкафчик, оставляя девяносто девять печений внутри. И мы идем рядом на его первый урок так, словно их не существует. Я не могу сдержать улыбку, пока мы спускаемся в холл. Он несколько раз качает головой, как будто все еще не может поверить в то, что я сделала.
— Перемирие? — спрашиваю я.
— Ни за что. Ты, может, и выиграла эту битву, chica, но война еще не окончена.
7. Карлос
Я НЕ МОГУ ИЗБАВИТЬСЯ от запаха печений. Он на моих руках, в моих учебниках… черт, даже в моем рюкзаке. Я попытался убрать парочку из своего шкафчика, но от них было столько мусора, что я сдался. Я дождусь, пока они заплесневеют… а потом соберу все крошки и засуну в шкафчик Киары. Или еще лучше — приклею их туда на суперклей.
Мне нужно отвлечься от мыслей о печенье и Киаре. Ничто не превзойдет стряпню mi’amá, но как только я возвращаюсь домой после школы, я достаю все, что могу найти у Алекса в квартире, и пытаюсь приготовить настоящий мексиканский обед. Это заставит меня забыть о чертовом шоколадном печенье. К тому же я живу здесь уже неделю, и тот факт, что за прошедшие дни я ни разу не ел настоящей, острой мексиканской еды, приводит меня в бешенство.
Алекс наклоняется над кастрюлькой тушеного мяса и вдыхает аромат. По выражению его лица я вижу, что этот запах напоминает ему о доме.
— Это называется carne guisada
[29]. Мексиканская кухня, — говорю я так, как будто он слышит об этом впервые.
— Знаю я, что это такое, умник. — Он накрывает кастрюлю крышкой, а потом возвращается к своим учебникам.
Спустя час мы садимся есть. Я наблюдаю за тем, как мой брат в один присест уничтожает первую порцию и накладывает себе добавки.
— Смотри не подавись.
— Что может быть лучше этого? — Алекс облизывает свою вилку. — Не знал, что ты готовишь.
— Ты многого обо мне не знаешь.
— Раньше было иначе.
Я внезапно теряю аппетит.
— Это было давно.
Я стараюсь смотреть в тарелку. Я больше не знаю своего брата. После того как его подстрелили, я боялся говорить с ним, потому что разговоры об этом делали случившееся более реальным. Алекс так никогда и не рассказал, что именно произошло, когда он вышел из «Мексиканской крови», и я никогда не спрашивал. Но вчерашним утром я получил небольшую подсказку.
— Я видел вчера твои шрамы, когда ты вышел из душа.
Он прекращает есть и кладет на стол свою вилку.
— Я думал, ты еще спал.
— Не спал. — Картинка его исполосованной шрамами спины, местами выглядящей так, будто его избивали плетью, намертво врезалась в мою память. Когда я увидел бугрящуюся кожу у него между лопаток поверх букв МК, навсегда забитых чернилами, словно клеймо на крупном рогатом скоте, все мое нутро всколыхнулось ненавистью, злобой и мыслями о расплате.
— Просто забудь об этом, — говорит Алекс.
— Не могу.
Алекс не единственный Фуэнтес, в котором силен инстинкт яростно защищать своих близких. Если только я снова окажусь в Чикаго и найду говнюка, ответственного за шрамы Алекса, он покойник. Я, может быть, и досаждаю mi familia, но они все еще моя родная кровь.
Не только у Алекса есть шрамы. На моем счету больше драк, чем у профессионального боксера. А если бы помимо шрамов Алекс увидел еще и мои татуировки, выдающие во мне Герреро
[30], он бы в штаны наложил. Я, быть может, и в Колорадо, но все еще связан с бандой.
— Мы с Бриттани хотим навестить ее сестру Шелли сегодня вечером. Присоединишься?
Я знаю, что сестра Бриттани — инвалид и живет в каком-то специальном пансионате неподалеку от университета.
— Не могу. У меня планы, — говорю я Алексу.
— С кем?
— Насколько я помню, наш papá мертв. А перед тобой я не в ответе.
Мы с Алексом какое-то время молча мерим друг друга взглядами. Раньше он мог запросто надавать мне по шее, даже не особо стараясь, но теперь это не так. Мы почти начинаем снова спорить, как дверь открывается, и в квартиру заходит Бриттани. Она, должно быть, почувствовала напряжение в воздухе, потому что улыбка пропадает с ее лица, как только она доходит до стола. Она опускает руку Алексу на плечо.
— Все в порядке?
— Все просто perfecto
[31]. Правда, Алекс? — говорю я, а потом беру свою тарелку и, огибая Бриттани, ухожу в кухню.
