Рэм закатывает глаза.
— Это не псих с пушкой, чувак. Тогда бы дали три долгих сигнала, а не пять коротких. Это обыск на наркотики. Должно быть, просто учения, потому что я ни о чем таком не слышал.
Джон явно заинтригован.
— Позвони своей маме, Рэм. Спроси, знает ли она что-нибудь об этом.
Обыск на наркотики? Я искренне надеюсь, что Ник Гласс не носит пу-пу ассорти дурь с собой в школу. Я бросаю взгляд на Мэдисон, которая опоздала на урок. Она достает из сумки телефон и начинает кому-то строчить эсэмэс под лабораторным столом.
— Всем успокоиться, — говорит Шевеленко. — Большинство из вас уже проходили через это. Если вы еще не догадались, школу закрывают для обыска. Ни один студент не может покинуть здание.
Мэдисон поднимает руку.
— Могу я выйти в уборную?
— Прости, Мэдисон.
— Но мне и правда нужно! Я быстро, обещаю.
— Пока обыск не закончится, никакого шатания по коридорам. — Шевеленко бросает взгляд на свой компьютер. — Начните пока готовиться к контроль ной в следующую среду.
Пятнадцать минут спустя в дверь нашего класса стучится коп.
— Как думаете, кого арестуют? — шепотом спрашивает парень по имени Фрэнк, когда наша учительница выходит в коридор, чтобы поговорить с полицейским.
Рэм разводит руками.
— Не смотри на меня, чувак. Я не рискну вылететь из футбольной команды. Кроме того, моя мать сама бы меня арестовала, узнай она, что я употребляю или приторговываю чем-то нелегальным.
Шевеленко заходит обратно в класс.
— Карлос Фуэнтес, — громко и четко говорит она.
Carajo!
[35] Почему она зовет меня?
— Да?
— Подойди сюда.
— Чувак, ну ты и влип, — говорит Фрэнк.
Я подхожу к Шевеленко, и все, на чем я могу фокусировать свои мысли, — это ее усики, двигающиеся вверх-вниз, пока она говорит.
— С тобой хотят поговорить. Пойдем.
Я знаю, что все, с кем я хожу на биологию, понимают, почему меня вызвали. Но ни в моих карманах, ни в моем шкафчике нет наркотиков. Может быть, они узнали, что я переехал из Мексики, и хотят меня депортировать, несмотря на то что я родился в Иллинойсе и у меня американское гражданство? В коридоре ко мне подступают два копа.
— Ты Карлос Фуэнтес? — спрашивает один из них.
— Да.
— Можешь показать нам свой шкафчик?
Мой шкафчик? Я пожимаю плечами.
— Конечно.
Я иду, policía
[36] следуют за мной, держась так близко, что я чувствую их дыхание на своей шее. Я поворачиваю за угол нужного коридора и вижу собаку-ищейку, лающую на мой шкафчик. Раздается команда «сидеть», и пес усаживается возле своего дрессировщика. Рядом стоит мистер Хаус.
— Карлос, это твой шкафчик? — спрашивает меня он.
— Да.
Он выдерживает драматичную паузу, прежде чем продолжить:
— Я спрошу только один раз, Карлос. У тебя там есть наркотики?
— Нет.
— Тогда ты не будешь против открыть его, правда?
— Не-а. — Я ввожу комбинацию и открываю дверцу.
— Что это такое? — спрашивает один из копов, показывая на магнитные печенья Киары. Он подходит ближе, чтобы рассмотреть их, и служебная собака заходится лаем. Коп тычет пальцем в печенье. — Да это же печенье, — делает он поистине гениальный вывод.
— Думаю, ваша собака голодна, — говорю им я.
Коп смеряет меня суровым взглядом.
— Помолчи, парень. Ты, скорее всего, напичкал их наркотиками и продаешь.
Наркотическое печенье? Он что, шутит? Это просто несвежее шоколадное печенье. Я захожусь смехом.
— Думаешь, это забавно, сопляк?
Я прочищаю горло и стараюсь сохранить серьезность на лице.
— Нет, сэр.
— Это ты приготовил печенье?
— Да, сэр, — лгу я, потому что их совершенно не касается, кто на самом деле его испек. — Но вам вряд ли стоит пробовать достать их оттуда.
— Почему нет? Боишься, что мы поймем, что ты в них добавил?
Я качаю головой:
— Нет, просто поверьте мне, они ничем не накачаны.
— Хорошая попытка, — говорит коп.
Игнорируя меня, директор пытается оторвать одно из магнитных печений от стенки шкафчика. Печенье крошится в его руке. Я снова кашляю, пытаясь скрыть смех, когда он подносит шоколадные крошки к носу и нюхает их. Мне становится интересно, что бы подумала Киара, узнай она, что ее печенье попало под подозрение. Один из копов крошит еще одно печенье и берет в рот маленький кусочек, чтобы проверить, есть ли в тесте какие-то нелегальные добавки. Он пожимает плечами.
— Я ничего не чувствую. — Он подносит остатки печенья к носу ищейки — и та стихает. — Дело не в печенье, — говорит он, — там внутри есть еще что-то. Доставай все вещи, — приказывает он, скрещивая на груди руки.
Я беру пару книг с верхней полки и кладу их на пол. Затем вынимаю еще пару книг с нижней. Наконец, я достаю из шкафчика свой рюкзак, и собака вновь принимается лаять. Да этот пес бешеный. Не удивлюсь, если через некоторое время он свернет себе шею и его глаза завалятся внутрь черепа.
— Достань все из своего рюкзака и выложи на пол перед собой, — говорит Хаус.
— Слушайте, — отвечаю я Хаусу. — Я понятия не имею, почему эта собака так бросается на мой рюкзак. У меня там нет наркотиков. С ней, должно быть, что-то не так.
— Проблема не в собаке, сынок, — рявкает дрессировщик ищейки.
Мой пульс учащается, когда он называет меня «сынком». Мне хочется наорать на него, но у него на привязи психованная псина, которую он легко может спустить на меня. Хоть я и считаю себя крепким орешком, но прекрасно понимаю, что натренированная служебная собака надерет мне зад. Одну за другой я достаю вещи из своего рюкзака и выкладываю их в ровную линию. Один карандаш. Две ручки. Одна тетрадь. Одна книга на испанском. Одна банка колы.
Собака снова начинает лаять. Погодите-ка, у меня не было с собой колы. Директор подбирает банку, скручивает крышку и… о, черт. Это не банка колы. Это фальшивка, внутри которой… один пакет травки. Большой пакет. И… еще один пакет с горсткой белых и голубых таблеток внутри.
— Это не мое, — говорю я им.
— Тогда чье? — спрашивает директор. — Назови нам имена.
Я более чем уверен, что это Ник, но я не собираюсь его закладывать. Если я чему и научился, пока жил в Мексике, так это тому, чтобы держать рот на замке перед копами. Всегда. Мне плевать на Ника, но я в любом случае приму удар на себя.
