— То, о чем они не знают, им не навредит, chica.
Пока остальные участники вечеринки ищут, где бы пристроиться на ночь, я беру охапку одеял, которые достал из шкафа Рэм, и веду Киару наружу.
— Куда мы идем? — спрашивает она.
— Я видел, что у озера есть небольшой причал. Я знаю, что снаружи холодно и льет дождь… но он крытый, и там никого нет. — Я снимаю с себя пиджак и протягиваю ей. — Вот.
Она просовывает руки в рукава и запахивается. Мне нравится видеть на ней свой пиджак, словно это делает ее моей и ничьей больше.
— Погоди, — говорит Киара, хватая меня за запястье. — Дай мне свои ключи.
Черт. Сейчас она скажет мне, что не принадлежит мне, что она все еще влюблена в Майкла и хочет уйти. Или что она просто хотела, чтобы я сводил ее на танцы, а все остальное я сам себе придумал. И хотя я выпил всего одну банку пива и все еще абсолютно трезв, я не хочу везти ее домой. Я хочу, чтобы этот вечер длился как можно дольше.
— Мне нужна моя сумка, — объясняет она. — Она осталась в машине.
О, ее сумка. Я стою под дождем, ошарашенно глядя на девушку, которую мне хочется обнимать и никогда не отпускать, словно она мой спасательный круг. Мои эмоции чертовски пугают меня. По пути к причалу мы останавливаемся возле машины. Она берет свою сумку и сжимает ее в руках, пока мы идем по траве.
— Мои каблуки тонут в грязи, — говорит она мне.
Я передаю ей в руки одеяла и поднимаю ее.
— Только не урони меня, — просит она, стараясь уместить одеяла у себя на коленях и одновременно цепляясь за мою шею, словно от этого зависит ее жизнь.
— Доверься мне, — второй раз за вечер я прошу ее об этом. По правде говоря, ей не стоит мне доверять, потому что после сегодняшнего вечера все обещания обнулятся. Но я не хочу думать о том, что случится завтра. Сегодняшний день запомнится мне на всю оставшуюся жизнь. Сегодня… сегодня она может довериться мне, а я — ей.
Я опускаю ее у причала. Черные тучи скрывают свет луны, и от этого ночь кажется в два раза темнее. Верхнее одеяло успело промокнуть, и я рад, что захватил сразу несколько штук. Я забираю их у нее и раскладываю на деревянном полу, создавая нам теплое и сухое место для сна.
Правда, я не уверен, что сегодня ночью мы будем только спать.
— Киара? — зову ее я.
— Д-д-да? — ее голос эхом разносится в темноте.
— Иди ко мне.
50. Киара
МОЕ СЕРДЦЕ ПРОПУСКАЕТ удар, и я чувствую, как к щекам приливает румянец предвкушения.
— Здесь т-т-темно. Я ничего не вижу.
— Следуй за моим голосом, chica. Я не дам тебе упасть.
Я протягиваю руку в темноте, словно слепая, все это время дрожа от возбуждения и холода. Я не могу понять, что заставляет меня трястись сильнее. Когда наши руки соединяются в темноте ночи, он ведет меня к одеялам. Я опускаю на пол сумку с презервативом внутри и неловко подбираю подол платья, чтобы присесть рядом с ним.
Он обвивает меня своей сильной мускулистой рукой.
— Ты дрожишь, — говорит он, привлекая меня к груди.
— Не м-м-могу не…
— Тебе холодно? Я могу принести еще одеял, если…
— Нет, не уходи. Ост-т-т-танься со мной. — Я поворачиваюсь так, чтобы обхватить его руками. Я утыкаюсь в тепло его тела, не желая никуда его отпускать. — Я просто в-в-волнуюсь.
Он гладит меня по влажным от дождя волосам.
— Я тоже.
— Карлос?
— Да?
Я не вижу его, поэтому протягиваю руку и касаюсь его гладко выбритого подбородка.
— Расскажи мне о каком-нибудь воспоминании из своего детства. Что-нибудь х-х-хорошее.
Он долго ничего не отвечает. Неужели у него совсем нет счастливых воспоминаний о жизни в Чикаго?
— Мы с Алексом всегда устраивали разные пакости после школы, пока ма была на работе. Алекс оставался за старшего, но последнее, чего хочет тринадцатилетний мальчишка, — это садиться за домашнюю работу сразу после прихода домой. У нас были свои соревнования, которые мы называли Олимпийскими играми Фуэнтесов. Какие только глупости мы тогда ни вытворяли.
— Например?
— У Алекса однажды возникла ужасная идея отрезать верх у маминых колготок и засунуть в них по теннисному шарику. Он называл это колготочными метательными дисками. Мы раскручивали их, как лопасти ветряной мельницы, а потом кидали что есть мочи. Иногда побеждал тот, кто бросил дальше всех, иногда тот, кто выше. — Он тихонько посмеивается. — Мы были такими идиотами, засунув их потом обратно в комод ма. Думали, она никогда не поймет, кто их испортил.
— Сильно она разозлилась?
— Скажем так, моя задница до сих пор побаливает с того дня, а это было семь лет назад.
— Ох.
— Да. Тогда мы с Алексом много времени проводили вместе. Однажды мне захотелось поиграть в пирата. Я зашел в комнату к ма, взял ее шкатулку с украшениями и зарыл в лесу рядом с домом. Это была по большей части дешевая бижутерия и глупые значки, которые ей нужно было носить на работу. Я пришел домой и нарисовал карту с большим красным крестом на месте, где я зарыл шкатулку, и предложил Алексу найти ее.
— Он нашел?
— Нет. — Он смеется. — И я не смог.
— Твоя мама была в ярости?
— О, в ярости — это мягко сказано, chica. Каждый день после школы я ходил в лес и пытался отыскать ее украшения, но так и не смог. Хуже всего то, что в той шкатулке было ее обручальное кольцо… она никогда не носила его после смерти отца, потому что боялась потерять.
— О боже мой. Это ужасно.
— Да, у этой истории есть и печальная сторона, это точно. Но когда-нибудь я все же найду ту шкатулку, если кто-нибудь еще не наткнулся на нее за эти годы. Теперь твой черед. Что ты вытворяла, чтобы напакостить Его Светлости Профессору и Королеве-Матери Органических Чаев?
— Как-то раз я спрятала отцовские ключи от машины, чтобы он не мог уехать на работу, — говорю я.
— Недостаточно ужасная история. Расскажи мне что-нибудь еще.
— Я притворялась больной, чтобы не ходить в школу.
— Ой, умоляю тебя. Я был в этом чемпионом. Неужели у тебя нет ни одной истории похуже? Или ты всегда была пай-девочкой?
— Когда я злилась на своих родителей, я подливала им в тюбики с зубной пастой соус табаско.
— Вот что я хотел услышать. Отлично.
— Мои родители никогда не били меня — они не верят, что это работает. Но я частенько оказывалась под домашним арестом в свой бунтарский период, когда мне было двенадцать.
Он смеется.
— Мой бунтарский период так и не закончился. — Карлос легонько касается пальцами моей коленки и поднимает их выше. Когда он доходит до подвязки, дотрагивается до кружева. — Что это?
