– Будем ждать следующих жертв? – спросил Дима.
– Не хочу, – поежилась Митрофанова.
– Может, до речки дойдем? Там, наверно, тоже снимают. Как раз ко второй смене успеем.
– Не доплетусь. Туда пять километров, – вздохнула Надя. – Может, ты сам?
– Зачем? – пожал плечами он. – У нас все равно будет по-другому. Лучше не знать.
* * *
Этим вечером их впервые охраняли. Когда на Селютино упали сумерки, Надя оделась, собралась за новостями, но уже через пять минут, очень разочарованная, вернулась. Пожаловалась Диме:
– Глеб у калитки стоит. Никуда не пустил.
– Это еще кто такой?
– Ой, Дима, мы тут уже третий день, а ты никого не знаешь! Осветитель малость чокнутый. Который мантры читает.
– И зачем он стоит?
– Анастасия приказала. Чтобы мы между собой ничего не обсуждали.
– А если через забор? – заинтересовался Полуянов.
– Глеб говорит, по всей деревне патрули. Кого поймают – сразу прочь из шоу. И штраф.
– Неужели всю ночь будет стоять?
– Не знаю, – вздохнула Надя.
– Да и не факт, что другие тебе расскажут, что с ними было, – задумчиво произнес Полуянов. – Мы все конкуренты. Зачем давать сопернику лишнюю информацию?
– Я думала среди телевизионщиков поболтаться, – убитым голосом отозвалась Надя. – Хотя бы чего разведать…
– Митрофанова, деструктивно это! – укорил Дима. – Ходить собирать ужастики. Расслабься. Ты не умрешь и даже не ушибешься. А если из шоу вылетим – оно мне и так надоело.
Однако сегодняшнее зрелище произвело на Митрофанову неизгладимое впечатление. Она весь вечер сидела бледная. Трепыхалась:
– Дима! Я не хочу в могилу! И в речку не хочу!
– У нас будет легкий конкурс, – твердо заявлял он. – Я тебе обещаю.
– Наоборот. Что-нибудь еще хуже, – замогильным голосом изрекала Митрофанова. Минут на десять умолкала, снова вскидывалась: – Речка, речка… Там, наверно, пиявки есть?
– Ну и что?
– А если… если нас с тобой их кушать заставят?!
Полуянов расхохотался.
– Это уже было. В «Факторе страха». А у нас психологическое шоу. Совсем другая опера. И аудитория другая.
– Но иногда даже приличным людям хочется клубнички, – вздохнула Надежда. – Вот я, например. Однажды честно искала «Культуру». И вдруг зацепилась. Казино. На постаменте – машинка новенькая. И куча народу соревнуется, чтобы ее получить. Но знаешь, что для этого надо было сделать? Слопать африканского пещерного паука. И представляешь, я стала смотреть.
– Подумаешь, милый паучок, – хмыкнул журналист. – Прекрасное, питательное, богатое протеинами блюдо.
– Ага, милый. Размах лап – восемнадцать сантиметров. И еще клешни. А есть живым надо. Меня чуть не стошнило.
– Но ты продолжала смотреть.
– Ага, – опустила глаза Надежда. – Смотрела, словно заворожили. Девица визжит, паук ей в губу вцепился, кровь хлещет. Но она все равно ест, представляешь? И ведь не постановка, по-настоящему все!
– Выиграла она машину?
– Жди. Выиграл парень, который целых шесть этих тварей слопал.
Надя поежилась. Дима обнял ее за плечи:
– Зачем ты вспоминаешь про это?
– Боюсь. Вдруг нам что-нибудь в этом роде устроят?
– Надя, я гарантирую. Никакую дрянь нас есть не заставят.
– А я думаю, от них можно ждать что угодно.
* * *
Библиотекарша разбудила Полуянова в половине восьмого – перепугана была пуще вчерашнего. Трагическим шепотом сказала:
– Посмотри, что оператор снимает.
Дима зевнул. Выпрыгнул из кровати. Подошел к окну.
Занимался серый, промозглый, тускло осенний день. Дождь то начинался, то отступал. Деревья энергично встряхивались под порывами ветра. По раскисшей колее брела задумчивая корова – собственность Петра. Вокруг нее суетился Мишаня – самый креативный из операторов. То шел вровень, снимая неспешную поступь, то совал камеру прямо в морду животному (корова презрительно отворачивалась).
– Человеку дали задание найти колорит, – прокомментировал Полуянов. – Применяем метод дедукции, делаем вывод: нас ждет типично деревенский конкурс. Типа кто больше молока надоит. Ты, кстати, умеешь?
– Скорее, мы будем пить сок из коровьих глаз, – мрачно скривилась Надя.
– Что?!
– Нужно взять коровий глаз в рот, прокусить его и выжать оттуда сок. Когда наберется полстана – выпить. Побеждает тот, кто быстрее успел.
Тут уже и Диму перекосило:
– Ты сама придумала эту мерзость?
– Нет. Видела в «Факторе страха». Ты меня бросишь, если я откажусь это делать?
– Я тебя брошу, если ты согласишься, – заверил он.
Надя взглянула просветленно.
У скособоченной калитки их домика, породив фонтаны грязи, притормозил «уазик». Жека в жизнерадостно-красных резиновых сапогах ворвался в дом:
– Эй, Полуяновы, сладкая парочка! Вы готовы?
– До восьми еще полчаса, – проворчал Дима.
– А одеть вас? Все проконтролировать?
– Будто мы маленькие, – улыбнулась Митрофанова.
– Да вы гораздо хуже!
Жека критически оглядел Надин серый свитер, черные брюки. Вскинул выщипанную бровь:
– Ты в этом на съемки собралась?
– Так дождь ведь. Грязь.
– И что? Сливаться со всей этой мерзостью? Надька! Сколько раз тебе повторять! Пятно в кадре – то есть ты! – должно быть ярким. Быстро веди меня в свой будуар – или где у тебя там шкаф?
Надя закатила глаза, но спорить не стала. Перед отъездом на съемки они подписали контракт, и там имелся пункт, что выбор и утверждение одежды для съемок лежат на телевизионщиках. Они же предоставили наряды – Надя считала, что безвкусные и чрезмерно яркие. Митрофанова отчаянно пыталась от них увиливать, но Анастасия с Жекой в два голоса убеждали: приглушенные тона на экране вообще не смотрятся.
– Ты что, хочешь быть самкой соловья? Серой мышкой?! – возмущался Жека (хоть его самого не снимали, парень одевался всегда пестрее, чем самый экзотический попугай).
Дима остался ждать в зале. Услышал веселый Жекин приказ:
– Давай молнию тебе расстегну!
И Надин ответный фырк:
– Отвали!
Усмехнулся. Чего Надя злится? Жека безопасный, девочки его не интересуют ни капли. Одна только патриархальная Надюшка и стесняется при нем раздеваться.
Полуянов принес себе кофе, развалился с дымящейся кружкой в продавленном кресле. Перебранка в спальне затягивалась:
