Вот и дозакалялся. Надо сдать эти их нормы, пока окончательно не развезло.
Камеры выставили умело и быстро.
– Мотор идет!
Ведущая в розовом, с золотыми ангелочками спортивном костюмчике представила:
– Итак, первым у нас совершает прыжок… журналист Дмитрий Полуянов!
Он не сомневался: улетит далеко за два метра. Но неожиданно приземлился на метре восьмидесяти пяти.
– Что ж. Для женщины тридцати пяти лет неплохо, – ехидно прокомментировала ведущая. – А мужчина должен прыгать на два тридцать пять.
– Еще попытка есть?
– Нет. Но твоя спутница может улучшить результат.
За что он любил Митрофанову – ни капли осуждения во взгляде. Смело подошла к отметке старта. Нахмурилась, напружинилась.
– Воздух не испорти! – насмешливо выкрикнула Василиса.
Но Надю с толку не сбила. В невероятном, совсем не библиотечном броске девушка улетела на метр девяносто.
– Ничего себе! Золотой значок – метр восемьдесят пять. Ты занималась легкой атлетикой?
Надя, тяжело дыша, помотала головой:
– Нет. Прыгаю… исключительно по хозяйству.
– И прыгаешь неплохо! – снисходительно похвалила ведущая. – Общий результат – три пятьдесят. Кто следующий?
– Давайте я, – предложил Александр. – Тоже попробую прыгнуть за нас обоих. Как можно дальше.
– Мне вообще плевать. Можешь хоть на полметра. – Прасковья после разоблачения употреблять ученые словечки практически перестала.
Но когда сама не смогла получить даже бронзу, а за счет жениха они вытянули прыжки на серебро, сменила гнев на милость.
* * *
Петр предложил отличный наблюдательный пункт. Метрах в ста пятидесяти от съемочной площадки, под прикрытием молодых, но резво разросшихся елей.
«Вестника беды» Федор Матвеевич узнал сразу. Рослый, фактурный, брутальный. Дамы, несомненно, обожали целовать морщинки вокруг его пронзительных глаз, утыкаться носом в налитую мышцами грудь. Ведущая с Анатолием откровенно заигрывала, гримерша поглядывала почти влюбленно. Обычно подобные экземпляры держат себя крайне снисходительно в отношении всего мира, но этот выглядел скромнягой. Телевизионных девушек не щупал, с видом Наполеона не ходил. Влюблен, что ли, в свою Аллу?
Федор Матвеевич навел на пару бинокль. Переговариваются, иногда улыбаются. Но – удивительно – ни разу друг друга не коснулись. Хотя прочие участники наперебой демонстрируют страсть. Убеленный сединами дядечка лихо отжался двадцать пять раз – юная спутница кинулась душить в объятиях. Красотка-блондинка красивым галопом пробежалась между голых берез – жених на финише схватил на руки, закружил.
Спутник доктора Петр проворчал:
– Фальшивые они насквозь.
– Что? – Федор Матвеевич опустил бинокль.
– На камеру работают, – с осуждением произнес абориген. – На людях – любовь-морковь, а по домам – знаешь как друг на друга орут?
– Подслушиваешь? – улыбнулся психиатр.
– А чем еще заниматься? – простодушно улыбнулся его собеседник.
Ему, похоже, не терпелось выложить свежему человеку все сплетни. Но Федор Матвеевич по роду работы привык не доверять тому, что болтают люди. Гораздо полезнее понаблюдать и самому сделать выводы.
Кто он все-таки такой, Анатолий?
Мужчина, безусловно, в прекрасной форме. Два километра пробежал – на одышку ни намека. Далеко прыгнул, без проблем сделал пятьдесят отжиманий – качественно, до самой земли.
«Такими бывают террористы», – мелькнула странная мысль.
Физически подготовлен. Легко входит в доверие. Старается не привлекать к себе лишнего внимания.
Федор Матвеевич, прежде чем ехать, собрал на Анатолия небольшое досье. Актер второго плана в Новосибирске. Часто вместе с труппой ездит на гастроли по всей области. Отличное, кстати, прикрытие. Как у Чикатило. Тот тоже постоянно разъезжал по командировкам.
Но – с другой стороны – террорист никогда не делает ничего вызывающего. Анатолий же натворил дел: бросил невесту, повесил на нее кредит. Да еще и в телевизор полез. Глупость? Или у него какой-то специальный дьявольский план?
«А скорее всего обычный человек. Просто у моего ясновидящего больная фантазия».
Федор Матвеевич снова обернулся к Петру. Спросил:
– С ними общаться можно?
– Не со всеми, – вздохнул абориген. – Полуянов, например, нормальный мужик. С ним и выпить можно, и побазарить. А есть козлы. И овцы. Вон та, белая, – показал на спортивную блондинку, – на меня духами брызгала.
– Зачем? – удивился доктор.
– Чтоб не вонял.
Федор Матвеевич автоматически повел носом. Девица, несомненно, придиралась. Подумаешь, слегка попахивает чесноком и несвежим бельем. В его больнице куда жестче ароматы встречались.
– А телевизионщики?
– Эти только приказывают. Я для них вроде узбека – чернорабочий.
– На зарплате?
– Да так. Кошкины слезы.
– И что ты делаешь?
– Коробки разгружаю. Аппаратуру таскаю. Листья мету.
– Подслушиваешь? – по-свойски подмигнул доктор.
– Что могу, – хитро улыбнулся местный житель. – Но если у руководства совещание, окна всегда закрыты. И двое охранников патрулируют.
– А кто здесь начальники?
– Вон видишь, баба в синих штанах, глазюки, как у змеи? Это редакторша главная. На всех орет. С ней даже режиссер никогда не спорит. Хотя явно бесится, когда она его учит, как композицию делать.
– Ты мне покажешь, где кто живет?
– Без проблем, – заверил Петр. – Ты только выбирай, к кому переться.
– Могут не пустить?
– Могут. Шеф-редактор охрану вызовет, чтоб с лестницы сбросили. А вон та стервь белая (показал на Кристину) будет денег требовать. Она типа звезда, бесплатно интервью не дает.
– А Толя?
– Джеймс Бонд-то? – задумался. – Этот здоровается. Но общаться не хочет. Спросишь: «Как дела?» – буркнет: «Нормально». И дальше чешет. Хрен знает что за фрукт.
«Наведаюсь я к тебе в гости», – решил доктор.
Искусством допроса он не владел, но разговорить умел кого угодно. Жизнь и работа давно научили.
* * *
Савелий Юрьевич рано вставать ненавидел, но куда врачу деться от подъемов затемно? Пока в больнице служил, к восьми утра извольте явиться на конференцию. Руководящая должность от повинности тоже не избавила. Самые важные звонки, встречи – все спозаранку, так уж в медицине повелось.
Зато когда выпадали отпуска с выходными (нечасто, ох, нечасто!), главный врач отрывался по полной программе. Вырубал у телефона звук и спал по-барски. До часа, двух. В семье знали его слабость, жалели, ходили на цыпочках.
