– А из дома он не выходил? Вчера вечером, ночью, утром? – невинным тоном продолжал Полуянов.
– Нет, – покачала головой Алла. – Он совсем плохой был.
– Ты с него глаз не спускала?
– Ну, я вырубалась, конечно. Но не больше чем на полчаса. Нет. Не выходил Толя. И доктора не убивал. Но только…
– Что?
Она прошептала досадливо:
– Я защищаю его, конечно. И вроде как невеста считаюсь. Но я ведь совсем не знаю, что он за человек!
– То есть как? – удивился Дима.
– Ну, это я выразилась неправильно. Знаю-то я его лет пять. Мы вместе в театре служим. Он актер, я гримерша. Только никогда не общались особо. Так. Привет, пока.
– А с чего вдруг взяли жениться?
Алла придвинулась близко-близко. Зашелестела в самое ухо:
– Он этим летом меня вдруг в кафе позвал. Ни с того ни с сего. И говорит: «У меня к тебе деловое предложение. Давай подадим заявление в загс». Я, конечно, в отпаде. Спрашиваю: «А зачем?» А он: «Меня в ти-ви-шоу сниматься зовут. Но туда нужно только с невестой. Роль ответственная. Возьмешься?»
Дима молчал. Переваривал. Алла смущенно добавила:
– Я его сначала послать хотела. Но потом подумала: мужчина видный, положительный. И приключение. И слава. Почему нет?
– А почему, прости, он именно тебя позвал?
Алла насупилась:
– Считаешь, недостойна мачо? Да ладно, не утешай. На это у Толика объяснение тоже было. Люська, прима наша, к нему дышит неровно и поехала бы – только помани. Но она потом ведь и правда жениться на себе заставит. А я женщина разумная и непритязательная.
– Странно, что у него своей девушки не было.
– Так он только недавно с ней разругался. В себя еще не пришел. Я ее тоже знала. Истеричка еще та.
– Это которую на съемки привозили?
– Ну да. Только тут она себя еще тихо вела. Необычно тихо. Хотя по жизни абсолютная фурия. Названивала Толику постоянно. В театр приезжала. Выслеживала его, чтобы никогда и ни с кем. Когда они разбежались, вообще пошла в разнос. Однажды приперлась, мы после спектакля выходим – она у служебного входа. Увидела нас, из бутылки себя чем-то облила и орет: «Это бензин! Сейчас я себя подожгу!» Наши парни еле успели ее скрутить, зажигалку отобрать. Толик даже увольняться собирался, переезжать куда-нибудь – да главный режиссер не отпустил. Мы тоже все уговаривали: «Перемелется – мука будет». И тут очень кстати эти съемки подворачиваются. Вот так я и стала невестой.
– В полном смысле этого слова? – уточнил Дима.
Алла покраснела:
– Ну, в постели он нормальный. Удовольствие умеет доставить.
– Да-а, – протянул Дима. – История… Вы вместе сколько живете?
– Как муж и жена – только здесь начали.
– И как он? В быту, вообще?
– Обычно. Хозяйство не любит, но, в принципе, все делает, если попросишь. Не бьет, не орет. Никакого садо там или мазо. Но говорить, – вздохнула, – нам как-то не о чем. Когда дома сидим, он в свой планшет глядит, я в свой.
– Никаких странностей не замечала за ним?
– Рисует.
– Хм.
– Исключительно розы. Всегда красные. И знаешь, так очень тщательно. Каждую прожилку на листиках прокрашивает, каждую колючку. Целый блокнот уже измалевал.
– А куда-нибудь ходит без тебя?
– Куда тут ходить-то? – пожала плечами Алла. – Бегает только.
– Подолгу?
– Да как все. Полчаса. Иногда час.
– Никогда не проверяла, куда он бегает?
– Нет. Но возвращается всегда потный, усталый. А, еще позавчера уходил, часа на два. И пришел пьяный. Сказал, у тебя квасили. Так?
– Так, – кивнул Дима. – Что ты еще о нем знаешь?
– Ну… – замялась Алла. – Артист он так себе. В театре за фактуру держат. Зато в баре личность популярная, от постоянных клиенток отбоя нет. И деньги водятся – чаевых каждый вечер тысяч пять-десять.
Полуянов лихорадочно соображал, о чем бы еще спросить. Нет ли у Анатолия особых запросов в постели? Но Алла уже сказала: здесь все нормально. Впрочем, и Чикатило с законной женой жил почти дружно.
– Слушай, а он правда кредит на свою подругу взял и потом отказался отдавать? – вспомнил Дима.
– Да врет она все! – отмахнулась Алла. – Баба с закидонами, я тебе говорю. Знаю я все про тот кредит. Захотелось ей однажды на Мальдивы. Вот именно на Мальдивы, и никуда больше. Причем на какой-то остров премиальный, куда одни звезды ездят. Толик ей сразу сказал: не по карману. Но она ведь упрямей осла. И всегда назло сделает. Взяла тайком заем и купила тур. За сумасшедшие деньги. Сдать обратно нельзя. Толик сначала ругался, все-таки потом поехал. Не выкидывать ведь путевку.
– А где его подруга работала, кстати? – Дима спросил просто для поддержания разговора.
Но Алла ответила неожиданно:
– Толик не знает.
– То есть как?
– Она не говорила. Он раз спросил, второй, потом плюнул.
– Поверить не могу!
– Я тебе правду говорю. Эта истеричка заявила: «Мое личное дело. А будешь выслеживать – вообще убью».
– Я бы выследил.
– Ну а Толя решил: не говорит – значит, в органах работает. Или в «почтовом ящике». А допытываться – не такой человек. Он вообще равнодушный довольно. Не признаешься – и не надо. Сам себе интересен. А другие люди ему до лампочки.
– И зачем тебе такой жених? – изумился Дима.
– Ну, это ведь временно. Замуж за него я теперь точно не пойду. Даже если звать будет. Зато телевидение. Известность. Может, в артистки выйду. Или кругосветку выиграем, – без энтузиазма отозвалась Алла. Поежилась. Произнесла: – Глупая я. Наговорила тебе… Пойдешь ведь сейчас статью писать.
– О чем?
– Что я фальшивая невеста. Или что Толик – вестник беды.
– Ты не хочешь, чтобы я это делал?
– Нет, конечно!
– А зачем рассказала тогда?
– Просто так. Душу излить хорошему человеку. Ты вот, сразу видно, настоящий.
Обняла. Прижалась.
Дима отвечать на объятие не стал.
– Ладно. Пойду, – вздохнула Алла. – Сейчас, наверно, опять проснется, будет воды просить или еще чего. – Взглянула умоляюще, еще раз попросила: – Ты обещал. Не пиши про нас. И никому не рассказывай.
– Не буду, – кивнул журналист.
Никакого «гвоздя» Алла ему все равно не дала. А разводить сплетни – не его профиль.
* * *
Кристина болела редко. Но если приключалась такая напасть, становилась абсолютно несносной. Будто капризная царевна, гоняла Артура сутки напролет. То подай одеяло, то убери. Воды, сока, мокрое полотенце на лоб. Потом вдруг начала кричать, будто Шибаев – тот урод, что на съемках Полуянова обвинял, – ее натуральной оспой заразил.
