– Если Кристи умрет, я тоже сдохну, – убежденно заявил Артур.
И бережно тронул машину с места.
Дима подождал, пока тормозные огни исчезнут за поворотом. С облегчением выдохнул. Поспешил к аварийному джипу.
– Куда ты делся? – с новой силой заскулил Глеб. – Вытащи меня отсюда!
Полуянов открыл багажник. Клычко-Желяев оказался ответственным человеком – тут имелась и аптечка, и большая сумка с инструментами, и даже лопата. Вытаскивать пострадавших со сдавлениями, Дима знал, тоже целая наука. Он подцепил монтировкой, разблокировал дверь.
Глеб дернулся было к свободе, но мигом исказился лицом, прохрипел:
– Ногу… вытащить не могу.
Дима включил телефонный фонарик, с огромным трудом сдвинул сработавшую подушку безопасности, нырнул в салон. Внутренняя обшивка двери от удара треснула, и конечность осветителя каким-то невероятным образом попала в щель с острыми краями. Неприятно, но куда лучше, чем застрять в покореженном металле. За несколько ударов монтировкой Дима освободил страдальца. Тот попытался вылезти, но застонал ещё громче.
– Чего?
– Хрен знает. Больно очень!
Капризный младенчик. Себя любит, на остальных плевать. Бог, видно, увидел. Остановил. Не позволил гаденышу доехать и заразить весь город.
Помогать Глебу вылезать Дима не стал.
Устало сел рядом с пострадавшим джипом. Куртку он положил под голову Кристине, но холодно не было. Наоборот, что-то вроде благости снизошло. И гордости: он все урегулировал. Эпидемии в Грибовске не будет.
«А я сам? А Надька?»
Прислушался к организму. Работает как часы. Только руки слегка подрагивают.
«Но если у Нади будет лицо, как у Петельской?»
Дима вздрогнул.
Будем надеяться – Всевышний не допустит.
* * *
По тому, сколь аккуратно и неуверенно тащился «уазик», можно было сразу догадаться: за рулем девушка.
Глеб наконец выбрался из машины. Стоял на четвереньках. Охал. Матерился. Жаловался:
– Нога как в огне.
Полуянов подошел, взглянул мельком: всего лишь ссадина. Большая по площади, но совсем не глубокая. А вот сыпь на лице осветителя ярко пунцовела даже в бледном свете луны.
Спасительницы наконец припарковались. Выскочили из машины, Надя первым делом кинулась к Диме, обняла, выдохнула счастливо:
– Живой!
Он тревожно всмотрелся в лицо подруги. Ясные влюбленные глаза. Легкий румянец.
– Ты не болеешь? – уточнил.
– Пока все хорошо.
– У нас и будет все хорошо.
Подошла Алла, вздохнула:
– А меня зацепило, похоже. Спину тянет. Суставы ломит.
– Хватит трепаться! – взвыл Глеб. – Везите меня к врачам быстро!
Полуянов повернулся к нему спиной. Отвел девушек, кратко объяснил, что случилось.
– Бедный Артур! – вздохнула сердобольная Митрофанова.
– Бедная я, – буркнула Алла. В сердцах добавила: – Вот чего меня сюда понесло? Так и умру фальшивой невестой.
– Ты не умрешь, – заверил Дима.
– А до меня наконец дошло! – триумфально произнесла Надя.
– Что?
– Почему вне конкурса прошли только две пары. Мы и Алла с Толиком.
– Ну?
– Ты до сих пор не понял, что нас объединяет?
– Бли-ин, – выдохнул Дима.
В стремительном течении событий он действительно не обратил внимания на очевидное.
В окружении обеих пар имелись те, кто был связан с черной оспой.
– То есть меня взяли, – произнес задумчиво, – не ради статей в «Молодежных вестях», а потому что мама когда-то в инфекционке работала?! А Толика – потому что его невеста ездила в эту экспедицию?! Но про меня ведь – все вранье. Постановка.
– Вот ее и использовали – на разогрев настоящей темы, – усмехнулась Надя. – Понял, господин журналист? Похоже, здесь целый заговор. Одна большая красивая история. Которую готовили старательно и долго.
– Митрофанова! Ты чрезвычайно мудра.
– Послушайте, ребята, – вмешалась Алла. – Мне холодно. Глеб скулит. Поехали обратно, а? Потом поговорите.
* * *
Тратить время на сон Артем не мог и сейчас, в три часа утра. Хотя отчаянно клевал носом. Громкая музыка, крепкий кофе, бодрящий холод из открытого окна – не помогало больше ничего. Только прыжки на буграх-ямах и не давали окончательно съехать в царство Морфея. Еще и пейзаж тоскливый – ни огонька, ни единой встречной машины, бесконечный, лысенький, темно-серый лес.
И вдруг на обочине увидал махину. Сначала спросонья показалось – это большой черный слон. Отчаянно заморгал, пригляделся, увидел: на боку лежит громадина-джип, стекла выбиты, в салоне белеют сработавшие подушки безопасности.
Артем затормозил. По тишине кругом сразу понял: помогать здесь некому. Схватил с пассажирского сиденья фотоаппарат. Обошел автомобиль, быстро нащелкал серию снимков. Сел за руль, погнал дальше. По пути ломал голову: что случилось с теми, кто был в машине? И что ждет его самого в зловещей деревне Селютино?
Пока спешно собирался, безостановочно гнал, план сделать эксклюзив из эпицентра катастрофы представлялся логичным и стройным. Однако сейчас, когда голова отчаянно болела, Артем начал думать о предметах бренных. Лайки с перепостами – это, конечно, гуд. Но не слишком ли дорогая цена за репутацию бесстрашного парня?
Он малодушно подумал: «Может, назад?»
И мигом себя окоротил: «Ерунда. Сейчас антибиотики какого-то немыслимого по счету поколения. Оспа перед ними ничто. А блог мой на вершину мирового топа взлетит».
Но если бы на подъезде к Селютину его остановил военный кордон, не расстроился бы. И обходными путями прорываться к деревне не стал.
* * *
Клычко-Желяев отлично знал: операторы редко вникают в суть того, что снимают. У них в голове другое: чтобы картинка красивая, брак не проскочил. А о чем там на площадке говорят, их вообще не волнует. Особенно хороши те, кто в горячих точках побывал. Тем вбили накрепко: пусть убивают, все равно обязан снимать.
Когда набирал команду, на зарплату операторам не скупился, пригласил самых лучших. Поэтому, хотя и произошел сегодня на площадке явный форс-мажор – паника, ведущая бросилась прочь, – съемки продолжались.
Как только он сам взял в руки микрофон, операторы спокойно взяли в кадр и его. Так что материал на спецвыпуск все равно имелся.
Правда, монтировать оказалось некому. Едва съемочная группа осознала, что имеет дело не с постановкой, а с реальной угрозой, коллектив охватила настоящая истерия. К продюсеру беспрерывно ломились, дергали, требовали. Врачей. Немедленной эвакуации. Сказать, что это неправда.
