— Ее сестра была убита во время нападения маратов в Первом кальдеронском, — сказал Арарис. — Почти все были. В действительности, ты родился в ту самую ночь, — его лицо помрачнело от застарелой боли. — Исана считала, что Септимуса предал другой алеранец, и если бы его враги узнали, что он, возможно, мог произвести на свет наследника, ты несомненно был бы убит. Поэтому она спрятала тебя. Она солгала о твоей матери. С помощью фурий воды во время купания она замедляла твой рост. Она хотела, чтобы кто угодно, увидев тебя, подумал бы, что ты слишком мал, чтобы быть ребенком Септимуса, рожден намного позже его смерти.
Арарис шагнул вперед и положил руку на плечо Тави.
— Я помогал ей, — сказал он тихо. Он показал на свои шрамы, выжженные на лице. — Я сделал это сам, Тави. Арарис Валериан считался мертвым, и если бы кто-то узнал меня, то крайне заинтересовался бы, почему я наблюдаю за обычным мальчиком. Поэтому я стал Линялым. Простым рабом. Шрамы были частью маскировки. Никто никогда не смотрел дальше них.
Тави мог только смотреть на старшего мужчину. Затем он услышал собственный голос:
— Это то, о чем она хотела поговорить в тот день.
Арарис поморщился и кивнул.
— Она пыталась. Но испугалась того, что может произойти, если она расскажет тебе.
Перед глазами Тави стояла пелена, и слезы, казалось, только увеличивали боль, разрывающую грудь.
— Все эти годы и… она лгала мне. Она лгала.
Он вскинул голову и еще одна мысль, пронзила его, словно молния.
— Именно поэтому я не был способен к… она зачаровывала меня. Она замедляла мой рост. Она притормаживала мои способности, а я и не знал…
— Тави, — произнес Арарис спокойным и заботливым голосом. — Подожди. Ты должен понять, что все что она делала, она делала потому, что любит тебя. У нее было не так много возможностей и она делала все, что в ее силах, чтобы защитить тебя.
— Нет, — сорвался Тави.
Она сделала это с ним. Годы унижений, боли от клейма урода, неспособного заклинать фурий, презираемый и терпящий насмешки, где бы он не появлялся. Он не родился уродом, которому не повезло при рождении, жертвой страшной случайности, как он всегда думал.
Кто-то сделал это с ним.
Его мать сделала это с ним.
Часть Тави, слушавшего слова Арариса, знала, что сингуляр скорее всего прав, но это была малая и где-то далеко находящаяся часть. Боль, возмущение и унижение оставили очень мало места для чего-то еще.
— Тави, — сказал Арарис, — Ты должен успокоиться. Она делала то, что должна была.
— Нет! — сплюнул Тави, ярость придала его голосу злобность, — Она лгала мне. Она лишила меня способности к заклинательству, — его голос стал громче, выйдя из под контроля. — Ты знаешь сколько ночей я не спал, сколько я страдал, потому что был лишенным фурий уродом? У тебя есть хоть малейшее представление о том, через какие унижения я прошел? Насколько одинок я был?
— Тави, — сказал Арарис тихим голосом, как говорят с напуганной лошадью, — ты должен взять себя в руки. Задумайся, парень. Она там прямо сейчас терзает себя. Ты не знаешь, что произойдет, когда ты начнешь участвовать в кампании. Ты не знаешь, увидитесь ли вы снова. Тебе нужно ее увидеть. Ты должен все исправить пока это возможно.
Тави недоверчиво посмотрел на него:
— Исправить? Исправить это? Она лгала мне уже тогда, когда я еще даже говорить не научился, и я должен всё исправить?
Он почувствовал, как дрожит его рука, когда стирал ею слезы с лица.
— Ты обрушил на меня это сегодня. Когда мы готовимся к выступлению, и мне предстоит руководить действиями пяти тысяч человек. Ты швырнул мне это в лицо сегодня.
— Тави, — сказал Арарис. — Она — твоя мать. Ей это необходимо.
Нет. Тави ощутил как неосознанно мотает головой. Перечень снова влился в сознание сквозь его мысли. Это было уже слишком.
Это уже было даже более, чем слишком. Ему едва ли удалось поспать в последние два дня. И он уже столкнулся с чудовищной и, скорее всего, неразрешимой дилеммой в задании, полученном от Первого… от его деда. Тысячи жизней зависели от него.
Если он действительно сын и наследник Принцепса, это означало, что ответственность за миллионы жизней лежала, или будет лежать, на нем. И не только это, ведь он только что получил настоящий пантеон врагов, которые напоминали скорее полубогов, чем обычных людей.
И его тетя — его мать — лгала ему всю его жизнь.
Голос разума, понимания проиграл битву за
возможность управлять решениями Тави.
— У нее было двадцать лет, чтобы поговорить со мной, если она так в этом нуждалась, — сказал Тави резко. — У нее была целая жизнь. А у меня есть легион, который должен выдвигаться.
— Тави… — начал Арарис, в его голосе слышался мягкий протест.
— Капитан Сципио, — прорычал Тави. — У меня есть работа, которую надо делать. Либо иди со мной, либо уберись с дороги. Или верность, в которой ты мне клялся, была еще одной ложью?
Арарис застыл при этих словах. Его глаза полыхнули внезапным гневом. Не говоря ни слова, он отпер дверь, отступил назад и открыл ее перед Тави, жестко приняв стойку смирно.
Тави собирался сердито выйти за дверь, но заколебался. Он не смотрел, не мог смотреть, на Арариса, но он видел мужчину, заботившегося о нем, боковым зрением. Тави спокойно вышел, прислушиваясь к тишине. Больше не было слышно шагов наверху, ни звука голосов или хлопающих дверей. Командный центр казался пугающе пустым.
— Это было прямо передо мной, — сказал Тави. — Все кусочки. Даже внутри моего имени.
Арарис ничего не сказал.
— Я не могу, — тихо сказал Тави. — Нет… не сейчас. Слишком много всего.
Вулкан смущения и боли снова грозил вырваться из-под контроля, и Тави изо всех сил пытался замедлить свое дыхание, чтобы не дать этому произойти. Он взглянул в сторону Арариса.
Лицо сингуляра оставалось бесстрастным, как камень.
— Я поговорю с ней, когда вернусь.
Арарис ничего не сказал.
— У меня есть долг, который должен стоять на первом месте, — сказал он тихо. — Как и у тебя.
Арарис молчал бесконечное мгновение.
Затем, с некоторой ленцой, он поднял кулак к сердцу, мягко коснувшись костяшками пальцев своей брони. Когда он заговорил, его голос был едва громче шепота, но его слова отдались дрожью в позвоночнике Тави.
— Славься, — сказал он тихо. — Славься, Гай Октавиан, Принцепс Алеры.
Глава 11
— Когорта! — проревел Маркус голосом, который мог слышать каждый легионер Ведущей когорты. — Стоять!
Последовал звук еще двух шагов, проделанных строем, и наступила тишина — Первый Алеранский достиг пика невысокого хребта, с которого просматривался первый оборонительный пост канимов. Ведущая когорта, как и всегда, заняла центральную позицию.
