Арам широко улыбнулся и поблагодарил хозяина, но тут же с опаской спросил:
– А свернуть его можно?
Гоблин пожал плечами.
– Это всего лишь оттиск. Если хочешь, можешь хоть сжечь. Только после того, как уйдешь – чтобы я не видел.
Арам бережно сложил лист и спрятал его между страниц блокнота.
– Нет, жечь я его не стану. Просто здесь для него самое надежное место.
Оба сели позировать друг другу. За работой Мавзоль сказал:
– Судя по тому, что я видел в твоем блокноте, ты начал рисовать кое-что по памяти.
– Ты можешь отличить?! Хотя это, наверное, очевидно. По памяти у меня выходит гораздо хуже, чем с натуры.
– Погоди-погоди, – возразил Мавзоль. – Этого я не говорил. Более того, я рекомендовал бы пробовать чаще. По меньшей мере, это прекрасное упражнение. И дополнять рисунки кое-какими воображаемыми деталями тоже отнюдь не повредит. Попробуй. Или, вернее сказать, пробуй почаще.
Арам улыбнулся, рисуя в блокноте одним из новых карандашей.
– Если уж ты так советуешь, попробую обязательно.
Вскоре оба закончили работу, и Мавзоль подал Араму его портрет.
– Для меня это лишь первый шаг, – сказал он. – Набросок сделан; рисунок можно закончить позже, не торопясь.
Набросок портрета Арама, сделанный Мавзолем, был так же изящен и точен, как и все остальные его рисунки. Настолько, что Араму даже неловко стало показывать гоблину свою работу. Но Мавзоль настоял на этом, и, очевидно, остался очень доволен результатом.
– Ты придал мне такой почтенный вид, – сказал он. – Сказать откровенно, я рисую лучше тебя. Но, если быть откровенным до конца, в твоих рисунках больше жизни. Их персонажи дышат, живут! Конечно, одна из причин этого – грубоватость, незавершенность. Но, уж поверь мне, мальчик: у тебя талант. Настоящий талант.
Арам едва не воспарил над табуретом, но тут Макаса сказала:
– Скоро рассвет. Очень жаль, но нам пора идти.
Глава тридцать девятая. Нежность
Мавзоль подарил Араму экземпляр «Пернатых обитателей Азерота», и мальчик крепко прижал книгу к груди – к компасу, одно сокровище к другому. В предрассветных сумерках они с Макасой помчались назад, к своему пансиону. На бегу Макаса приглядывала за тем, чтобы не попасться никому на глаза, но мысли Арама были заняты другими заботами.
– Жаль, у нас нет способа связаться с дядей Сильверлейном, – сказал он. – Ставлю что угодно: он-то знает об осколках кристалла все. И ставлю что угодно: он мог бы нам помочь.
– Я не держу пари, – откликнулась Макаса, – но согласна: еще один Торн был бы нам очень полезен.
Они подошли к двери дома Винифред, и Винифред распахнула дверь еще до того, как оба успели остановиться.
– Входите, – шепнула она. – У нас гости.
Макаса потянулась за саблей, но Винифред шлепнула ее по руке:
– Желанные гости!
Она проводила их в комнату, где обнаружился Газлоу, а с ним – высокая, поразительной красоты ночная эльфийка с серебряными волосами, голубой, словно лед, кожей, роскошными оленьими рогами и глазами, сияющими золотом.
– Арамар Торн, я полагаю? – сказала она.
Ее голос… Казалось, в нем не один, а два тона – иначе его было не описать. Первый из них достигал ушей, другой же проникал глубоко в душу.
Арам молча кивнул. От ее красоты и явного сходства с дорогим покойным другом Талиссом просто захватывало дух.
– Я – Фейрин Весенняя Песнь, друид-хранительница из Круга Кенария.
– А-а… ага.
Арам крепко зажмурился и снова открыл глаза, стараясь хоть немного привыкнуть к голосу гостьи и не выглядеть так глупо, как сейчас.
Он оглядел комнату. Клок с Мурчалем с широкими рассеянными улыбками на лицах глазели на эльфийку во все глаза. Дрелла с весьма самодовольным видом улыбнулась Араму.
Мальчик гулко сглотнул, собрался с силами и заговорил:
– Я… прошу прощения, что мы заставили тебя ждать. Мы не ожидали тебя так скоро. Но я рад, что ты дождалась нас. Было бы очень жаль расстаться с Дреллой, не попрощавшись.
– Расстаться? – со смехом сказала Дрелла. – Куда же я пойду? И с кем? С ней?
Она вновь рассмеялась. Глядя на нее, Весенняя Песнь снисходительно улыбнулась.
– Боюсь, здесь некоторое недоразумение. Я была бы готова принять от вас Семя Талисса Серого Дуба. И с радостью взяла бы на себя это бремя. Но взять к себе Тариндреллу я не могу. Слишком поздно.
– Но… Но мы спешили сюда, как только могли.
– Боюсь, я недостаточно ясно выразилась, – вздохнула эльфийка. – Когда Тариндрелла расцвела из желудя, в ее сознании запечатлелось первое увиденное ею существо. Теперь она связана с ним.
Вприпрыжку подскакав к Араму, Дрелла схватила его за плечо.
– То есть, с тобой, глупый! Я же говорила, что ты не будешь скучать по мне. И что я не буду скучать по тебе. И что мы не будем скучать друг по другу. Потому что я не могу уйти от тебя.
Арам окинул дриаду взглядом, полным изумления.
– Погоди, так ты знала это с самого начала?
– Конечно. Я многое знаю. Я очень умна и образованна. Особенно если учесть, что сейчас еще весна.
– Ты постоянно это твердишь, но сейчас почти осень!
Арам и сам не мог бы сказать, злится ли на Дреллу за то, что она так долго держала все это в тайне, или втайне радуется тому, что ее не заберут от него.
– Она имеет в виду, – пояснила Фейрин, – что сейчас весна ее жизненного цикла. Она молода. Очень молода.
– И очень красива, – заявила Дрелла, поворачиваясь кругом, чтобы все смогли взглянуть на нее и восхититься.
Арам захохотал.
– И все же дело серьезное, – сказала друид-хранительница. – Чтобы овладеть всеми своими силами, полностью раскрыть свой потенциал, дочери Кенария нужно пройти обучение у того, с кем она связана. Поскольку это не я, я не могу обучать ее. Ты же не можешь обучать ее, потому что ты… откровенно говоря, ты – просто невежественный человеческий мальчишка.
Арам вновь захохотал.
– Прости. Прости, – совершенно чистосердечно сказал он.
Однако Арам был просто огорошен кучей сюрпризов и откровений, обрушившейся на него за последние несколько часов, и смех неудержимо рвался наружу, будто пар из предохранительного клапана гоночной лодки.
– Это ты прости меня, – сказала эльфийка. – Я вовсе не хотела тебя обидеть. А ты ни в чем не виноват. Талиссу следовало предупредить вас всех, что Семя нужно беречь от влаги.
