– Нам кажется, – сказал он, – что мы с вами можем сделать друг другу доброе дело.
Они с Мэделин переглянулись, и Мэделин самую чуточку ему кивнула, и оба слегка расправили плечи и повернулись к Мие, а та отложила вилку.
– Не думайте, что мы на это идем с легким сердцем, – сказала Мэделин. – Мы долго думали. И искали подходящую женщину. – Она наклонила графин с водой, вновь наполнила бокал Мии. – Нам кажется, это вы.
Сейчас, у себя в комнате, Мия вела подсчеты. Десять тысяч долларов – вот сколько они предложили за то, что она выносит им здорового ребенка. Говорили они так, будто звали ее на работу и живописали соцпакет.
– И, разумеется, мы оплатим вам все медицинские расходы, – прибавил Джозеф.
Под конец ужина он толкнул к ней по столу сложенный лист бумаги.
– Наш домашний телефон, – сказал он. – Подумайте. Мы составим договор, вы посмотрите. Мы надеемся, вы нам позвоните.
Он уже расплатился по счету, которого Мия не видела, но знала, что сумма чудовищная: они ели устриц и пили вино; человек в смокинге прямо за их столиком готовил бифштекс по-татарски, ловко пакуя золотистый желток в рубиновое мясо. Джозеф подозвал такси для Мии.
– Мы надеемся, вы нам позвоните, – повторил он. Позади него, за стеклянным окном вестибюля, Мэделин застегивала меховой воротник пальто. Лишь когда Джозеф захлопнул дверцу и такси покатило прочь, в тесную квартирку Мии, она развернула лист и вновь узрела эту поразительную цифру, $ 10 000. А под ней – одно-единственное слово: пожалуйста.
С утра она думала, что ей привиделся дурацкий сон, пока не увидела эту мятую записку, что так и валялась на комоде. Рехнуться можно, подумала она. Моя матка – не квартира в аренду. Сложно вообразить, как рожаешь ребенка, – тем более как его отдаешь. В стальной серости утра вчерашний вечер казался ребяческой фантазией. Мия потрясла головой, кинула записку в ящик комода, достала официантскую форму.
А спустя несколько недель обнаружилось, что стипендию Мие не продлят. Полин и Мэл открыли ей дверь, и она молча протянула им письмо, неровно вскрытое пальцем.
Уважаемая мисс Райт! Надеемся, Вы извлекаете пользу из занятий первого курса Нью-Йоркской школы изящных искусств. Однако мы с сожалением вынуждены сообщить, что ввиду сокращения бюджета не сможем оказывать Вам финансовую поддержку в 1981/1982 учебном году. Мы, разумеется, надеемся, что, несмотря на это, Вы продолжите обучение у нас и…
– Идиоты, – сказала Полин, швырнув письмо на кофейный столик. – Сами не понимают, что теряют.
– Это штат, – сказала Мэл. Она подобрала письмо и сунула обратно в конверт. – Штат сокращает финансирование, школа должна доплачивать больше, и страдают стипендиаты.
– Да ничего страшного, – сказала Мия. – Найду еще работу. Буду откладывать летом.
Но, спускаясь вечером в лифте, она привалилась головой к зеркальной стене и прикусила губу, сглатывая слезы. При нынешней занятости нельзя брать лишние часы – некогда будет ходить на пары, – а она и так еле сводит концы с концами. Если проработать все лето на полную ставку… Она снова подсчитала в уме. Если не найдется место, где платят вдвое больше, учиться она не сможет.
– Мисс, вам нехорошо?
Двери лифта открылись – Мия снова очутилась в вестибюле, на нее сверху вниз сквозь очки взирал любезный швейцар. Винный ковер у него за спиной тянулся до толстых стеклянных дверей, отгородивших вестибюль от Пятой авеню. Здесь стояла тишина, как в библиотеке, но Мия знала: за этими дверями – потрескавшиеся бетонные тротуары, и сумятица, и грохот, и бессердечие города.
– Все нормально, – сказала она.
Они со швейцаром уже шапочно познакомились, как это нередко водится у жителей Нью-Йорка: швейцара звали Мартин, вырос он в Куинзе и болел за “Метс” – не за “Янкиз”
[49], сказал он Мие, ни за что никогда никаких “Янкиз”, – а дома у него жила такса по имени Рози. Мартин, в свой черед, знал, как зовут Мию и что она протеже Художественных Дам сверху – так он любовно именовал Полин и Мэл, – и хотя Мия едва ли что-то о себе рассказывала, его наметанный глаз много чего подмечал – и подержанный фотоаппарат у нее на шее, и черно-белую униформу, в которой она порой приходила, и контейнеры с едой, которые она зачастую уносила с собой по настоянию Мэл. Мартин подавил желание похлопать ее по плечу и рукой в перчатке толкнул дверь.
– Доброго вам вечера, – сказал он, а Мия ступила на Пятую авеню, и ее поглотил этот город.
14
Мия не посоветовалась ни с родителями, ни с соседками, ни даже с Полин и Мэл. Впоследствии, вспоминая, поймет, что, значит, все решила уже тогда. На следующий день после письма из колледжа Мия завела речь о прибавке с менеджером кафе. – Я бы рад, милая, – ответил тот, – но платить больше я вам, девочки, не могу – разве что цены повышать и терять клиентов.
Менеджер “Дик Блик” сказал то же самое, и после этого Мия не стала даже спрашивать владельца бара. Неделю она снова и снова уклонялась от приглашений Полин на ужин; Мэл, да и, наверное, сама Полин мигом заметят ее состояние. Вместо обычного воскресного визита обошлась запиской – мол, желудочный грипп, придется остаться дома. Неделю только и думала, что о плате за обучение – и о Райанах. Засветила целую пленку, вытащив ее из проявочного бачка при свете, – никогда такого не бывало. В кафе уронила тарелку с яичницей, об осколок порезала палец, посмотрела, как на белый фарфор струйкой сочится кровь. С утра до ночи снова и снова ладонью оглаживала плоскую равнину живота, будто надеялась нащупать внутри источник ясности.
Как-то днем в перерыве Мия достала из кармана визитку Джозефа Райана – ту, что он выдал ей в первый день, – и направилась к подземке. Может, он мошенник. Откуда Мие знать, что эти Райаны сдержат слово и заплатят, что их вообще зовут Райаны? Но адрес на визитке и в самом деле привел ее к мерцающему стеклянному зданию “Дикман, Стросс и Тэннер” на Уолл-стрит. Мия помялась перед стеклянным вестибюлем, посмотрела, как в стекле заплывают и уплывают отражения прохожих на тротуаре, посмотрела на тени людей внутри. А затем толкнула крутящуюся дверь и направилась к телефонным кабинкам, окаймлявшим вестибюль. Скормила телефону десять центов и набрала номер с визитки. Спустя миг ей ответил женский голос.
– “Дикман, Стросс и Тэннер”, – сказали ей. – Офис Джозефа Райана. Чем могу помочь?
Мия повесила трубку и взвалила на колени телефонную книгу. На Манхэттене значилось шесть Джозефов Райанов, но на Риверсайд-драйв – ни одного. Она отпустила телефонную книгу дальше болтаться на цепочке и выудила из кармана еще десять центов. На сей раз позвонила в справочную, где ей сообщили адрес. Уже почти пора было ехать в бар, но Мия все равно села на поезд к северу и очутилась перед довоенным домом красного кирпича, с черным навесом и швейцаром. Те, кто жил здесь, безусловно заплатят десять тысяч долларов за ребенка.
