– Пока что садом. Одной рукой, конечно. – И он подмигнул Кэрол.
– Садом? – повторил отец.
– Да, меня это успокаивает.
Отец фыркнул и уставился в пустой пивной стакан.
– А в смысле денег?
– У меня еще остались деньги Майкла, – ответил Эллис.
– Леонард, прекрати немедленно, – нарушила тишину Кэрол. – Он сказал, что справится, – значит справится. А ты должен за него порадоваться. Порадоваться, я сказала. Надень кепку обратно, будь опять красавчиком.
Эллис стоял в саду за домом и курил. Огни автомобильного завода подсвечивали темнеющее небо. Он услышал, как открылась и закрылась задняя дверь дома. Это, конечно, Кэрол. Он учуял ее раньше, чем увидел. Он так и не спросил ее, когда они с отцом начали встречаться, но всегда предполагал, что их любовная связь шла, невидимая, параллельно браку его родителей. У матери была живопись, у отца – Кэрол. Перемирие.
– Я рада, что ты туда не вернешься, – сказала она. – Кто-то создан для этой работы, а кто-то нет. Я всегда знала, что ты – нет. Ты долго там проработал.
Он кивнул.
– Слишком долго, наверно. Я всегда говорила: «Когда он перестанет быть как все, тогда можно будет за него больше не беспокоиться». Тяжело родиться здесь, дышать этим воздухом. Он становится частью тебя, хочешь ты того или нет. Эти огни становятся для тебя рассветом и закатом.
– Мама так говорила.
– Правда? Мы с ней когда-то дружили.
– Я не знал.
– Давно, в молодости. Но потом она как-то отдалилась. Почти перестала выходить на люди с твоим отцом. Может, это потому, что ты появился. Наверно, ей тебя хватало. Мы ее называли «везучая Дора».
Эллис обнял ее за плечи.
– Я, по правде, пыталась его уговорить насчет твоей школы. Тогда, много лет назад.
– Я знаю. И я всегда был тебе благодарен.
– Нам не так уж легко было, верно? Узнать друг друга поближе.
– Но теперь-то мы друг друга знаем, – сказал Эллис.
– Да.
– И еще ты знаешь, что он тебя не стоит.
– Знаю, – ответила Кэрол, и оба засмеялись.
– Думаешь, он неплохой человек? – Эллис оглянулся на дом.
– Конечно, неплохой. Он просто привык быть сволочью. Он из тех мужчин, которые на склоне лет вдруг обнаруживают, что у них есть сердце. Он от этого стал лучше танцевать.
– Он танцует?
– Когда мы с ним на отдыхе, в отъезде. Здесь – нет: он не хочет, чтобы его видели. Говорит, что ему надо поддерживать репутацию. Какую репутацию, говорю я каждый раз. Из тех, кто тебя знал, никого уже нет. Он неплохо танцует. И серьезно к этому относится. Мне кажется, когда он кружится по залу, то представляет себя героем фильма. Элл, ты счастлив?
– Счастлив?
– Боже, ты это так произнес, как будто иностранное слово.
– Я… питаю надежды.
– Питать надежды – это очень хорошо сказано. Элл, ты приятно смеешься.
– Энни тоже так говорила.
– Жизнь иногда все делает не так, правда?
– Кстати, вы нашли мамину картину?
– Господи, конечно. Мы ее не выбрасывали…
– Нет-нет, конечно, я ничего такого не имел в виду…
– Я пойду спрошу твоего папу, у нас он занимается этими вещами.
Она повернулась и ушла туда, где светилось окно кухни.
Через несколько минут задняя дверь открылась снова и появился отец. Эллис смотрел, как отец бредет по газону, и подумал, что он похож на мальчика – в новой кепке и плохо сидящей куртке. И еще – что отцу так не по себе в современном мире не из-за возраста или закоснелости, а просто потому, что все переменилось очень уж неожиданно.
– Ты как тут? – спросил отец.
– Хорошо. Тебе не холодно?
– Нет, конечно. Я в новой кепке. Она шерстяная, верно?
– Верно, – ответил Эллис.
– Так ты, значит, все еще куришь?
– Да.
– Когда ты начал? Я как-то не собрался тебя об этом спросить.
– В девятнадцать, двадцать? Я знаю, надо бы бросить.
– А я закурил еще мальчишкой. Для меня табак был все равно что для других конфеты.
– Понятно.
– Я просил Кэрол выйти за меня замуж.
– Что, прямо сейчас?
– Нет. – Отец рассмеялся, редкий случай. – Я ее уже двадцать лет прошу. Но раньше она всегда отказывала.
– Правда?
– Она говорила, не хочет, чтобы ей указывали, что делать с ее деньгами.
– А я думал, она просто современная женщина. – Эллис улыбнулся.
– Ну да, это тоже. Но она сказала, что я сначала должен попросить разрешения у тебя.
– У меня?
– Да, и вот я спрашиваю у тебя разрешения.
– Считай, что ты его получил.
– Ты можешь подумать…
– Нечего тут думать.
– А если потом ты передумаешь?
– Не передумаю. Женись на ней, папа. Пожалуйста, женись на ней.
Отец снял кепку и пригладил волосы. Снова надел кепку.
– Картина на чердаке, – сказал он.
Эллис поднялся на верхнюю лестничную площадку, стянул вниз висячую лестницу и залез по ней на чердак. Там царил идеальный порядок, что Эллиса ничуть не удивило. На балках были в шахматном порядке уложены доски для удобства хождения. Коробки аккуратно сложены и подписаны сбоку: «Ридерс дайджест». «Обувь». «Банковские выписки». Снизу донесся голос отца:
– Я ее оставил внутри прямо у люка. И захочешь – не проглядишь.
– Да не проглядел я ее, блин! – сквозь зубы пробормотал Эллис. А вслух сказал: – Она здесь, я ее нашел!
Картина была завернута в одно из платьев матери. Он стянул ткань с угла, и головка подсолнуха замерцала в полумраке.
– Я ее передам тебе вниз, – сказал он. – Вот, держи.
И отец потянулся вверх и принял у него картину.
– Не забудь ящик, – сказал он.
– Какой ящик?
– Ты увидишь, он сразу у люка, слева.
Эллис повернулся и увидел ящик. Картонный, среднего размера. На боку написано: «Майкл».
Кэрол притормозила у дома. Она помогла Эллису внести внутрь картину и ящик. Эллис включил свет в задней комнате и спросил, не хочет ли Кэрол кофе или чего-нибудь покрепче.
– Нет, я поеду. – И она повернулась, чтобы уйти.
– Кэрол?
– Что, миленький?
– Ящик, вещи Майкла. Почему они были у вас?
