Сейчас на борту работали лишь специалисты по разминированию, тщательнейшим образом исследуя «Анну-Марлену» на предмет неприятных сюрпризов, штаб-ротмистр с минуты на минуту ждал их доклада о результатах…
И не дождался.
Потому что взвыл сигнал общей тревоги.
«Кто? Коммунисты или…» – на бегу подумал Звягинцев, бросаясь в штабному бронеглайдеру, – там, рядом с Несвицким, находился его пост согласно боевому расписанию.
Наушник в шлеме зачастил скороговоркой оператора:
– Группа быстролетящих неопознанных целей, курс сто пятнадцать-шестьдесят два, высота четырнадцать семьсот, скорость один четыреста, расстояние триста восемьдесят… высота четырнадцать двести, курс и скорость прежние… высота тринадцать восемьсот…
Крохотный визор, встроенный изнутри в шлем штаб-ротмистра, транслировал сейчас изображение из штабной машины, с большого экрана пульта контроля оперативной обстановки. И можно было не вслушиваться в частящие в наушниках слова, чтобы понять: неопознанные цели летят прямо на них. И быстро снижаются.
– Захват, сопровождение! – скомандовал Несвицкий – Огонь на поражение по моей команде!
Штаб-ротмистр услышал в наушнике команду шефа и вновь подумал: «Кто?!»
Глава седьмая
Собакам – собачья смерть
1
Зарева Дорохова многие в Красногальске и окрестных поселках принимали за подростка, за школьника-старшеклассника. Да и как не принять – невысокий, худощавый, лицо молодое, борода и усы не растут.
Принимали – и ошибались.
Несколько раз за последние три месяца ему доводилось вразумлять ошибавшихся. Чаще всего молодых бугаев, расслабляющихся за «зеленухой» после смены на шахте. Порой бугаю, мнящему, что круче его нет никого на свете, приходила в хмельную голову идея поучить сопляка кулаками уму-разуму. Просто так. Для разминки. Чтобы не шлялся по чужому району.
Заканчивалась каждая попытка одинаково: обидчик бывал жестоко бит и при следующей встрече с Заревом торопился перейти на другую сторону улицы.
Некоторые бугаи, особо непонятливые, пытались потом Зареву отомстить, собравшись для дурного дела втроем или вчетвером. Численное преимущество никому и ни разу не помогло, скорее наоборот: разозленный Зарев с таких случаях мог запросто сломать руку, или ногу, или пару ребер.
Дело в том, что родился и вырос Зарев на Груманте, на планете суровой и для жизни мало приспособленной. Холод, повышенная гравитация, атмосфера, пропускающая весь жесткий спектр излучения светила, зато богатая вредными примесями, заставляющими постоянно носить маски, – никто в системе Эридана, богатой на кислородные планеты, не стал бы селиться в таком гиблом месте, если бы не богатейшие залежи монацита.
Дети на Груманте рождались редко, а из родившихся вырастала и доживала до совершеннолетия едва ли четверть.
Зато выросшие казались откованными из стали. Из инструментальной. Или из оружейной. Мало чувствительные к перепадам температуры, с запредельным болевым порогом и неимоверной скоростью реакции… Про силу и выносливость говорить не приходится – слабаки на Груманте не выживали.
Организм, растущий при почти двух «же», не может позволить себе ни грамма лишнего жира, и все мышцы, включая сердечную, от постоянной тренировки становятся как стальные пружины. Или не становятся, если нет к тому генетических предпосылок, – и тогда на кладбище появляется еще одна выдолбленная в вечной мерзлоте детская могилка…
Да и скорость реакция волей-неволей отрабатывается до совершенства, когда предметы падают вдвое быстрее.
Но за все в мире приходится платить… Жители Груманта платили за уникальные физические данные невысоким ростом, медленным созреванием и малой продолжительностью жизни – тела, работающие на пределе возможностей, изнашивались и старели очень быстро.
Если в оценке физических данных Зарева почти все жестоко ошибались, то с возрастом все обстояло гораздо сложнее… Возраст ведь можно считать по-разному.
Можно считать в местных единицах, и по грумантскому счету Зареву было всего-то семь лет – именно столько раз суровая и медлительная планета успела обернуться вокруг светила после его рождения.
Можно считать в земных годах. Ни у одной планеты системы Эридана период обращения не соответствовал в точности сроку оборота Земли вокруг Солнца. Но именно в сидерических годах давно покинутой планеты измерялся паспортный возраст и традиционно велось летоисчисление: в Империи шел четвертый век Переселения, или Исхода, а в Союзе – первый век Эры Построения Коммунизма.
По земному счету Зареву не так давно исполнилось двадцать четыре. Возраст не мальчишеский, не школьный. Но родившиеся на Груманте созревали позднее, и физически, и психологически…
В общем, биологический возраст Зарева не взялся бы определить никто, слишком много противоречивых вводных. Сам же он такими вопросами не заморачивался: по закону совершеннолетний – значит, взрослый.
А минувшей ночью стал еще взрослее…
Минувшей ночью он убил человека. Впервые в жизни.
И тут же, пяти секунд не прошло, – второго, так уж получилось…
Для него это не стало шоком или потрясением: жителей Груманта чужая смерть не способна потрясти, – навидались. Их вообще трудно шокировать, – эмоции заледенели в лютом климате родной планеты.
Но сдвиг в мозгах Зарева после случившегося ночью имел место, и немалый.
Убивать себе подобных на Груманте не принято. Не из страха перед законом и наказанием – просто такое не укладывается в рамки грумантского мировоззрения: слишком много сил тратится на выживание на планете, активно стремящейся убить своих обитателей, чтобы людям заниматься тем же самым…
Отчасти из-за этого внутреннего барьера груманчане крайне редко попадали в элитные войска Империи, а затем и Союза, – хотя из них получались и великолепные спецназовцы, и пилоты истребителей, почти не уступающие трезианам.
Но изредка все же попадали, любой психологический барьер можно сломать, если постараться… Однако вывозить с Груманта людей, адаптировавшихся к суровым условиям планеты, экономически невыгодно. Добываемый монацит ценнее и лихих пилотов, и суперменов-спецназовцев.
Любопытно, что коренных груманчан не требовалось заманивать в шахты большими деньгами или загонять под дулом автомата.
К деньгам – еще при Империи – уроженцы суровой планеты были равнодушны: жизнь коротка, особенно на Груманте, и сколько ни заработай, ни единого лишнего года не купишь.
И автоматным дулом – сменившим при Союзе денежные стимулы – груманчан не напугать, да и пойди найди охранников, способных сторожить их при двойной силе тяжести…
У груманчан имелась другая слабость. Эти откованные из стали люди были очень падки на славу, причем на славу заслуженную. Определенная логика в том имелась: если уж выпала заведомо короткая жизнь, так хоть в памяти потомков надолго остаться…
