Хоть и не так долго наставлял он Императора, а это сказать успел. Видать, знал, в чём надо наставлять.
Император шевельнулся вновь, заставляя бесплотные мышцы двигаться; он ощущал нацеленные в него острия из истинного серебра, исчерченные рунами и символами – на отвержение мёртвых, на сковывание их, на непропуск в мир живых.
Всё это было, наверное, сделано хорошо, по всем правилам строгой науки некромантии.
Вот только он был совсем не обычным призраком.
Сперва Император попытался отыскать слабое место, точно готовя штурм крепости; нет, не удаётся, тут они постарались, надо признать.
Что ж, значит, пойдём напролом.
Потому что даже сквозь барьеры пробивалась тяжкая и болезненная дрожь, словно двойное сердце слившегося мира не выдерживает под натиском чуждой магии.
И, словно в былые дни, когда он, Император, стоял перед строем Серебряных Щитов, сейчас его бестелесная суть надвинулась прямо на пронзающие острия.
Оказалось, он способен ощущать боль, да ещё как!..
Однако боль эта не заставила остановиться, напротив – я чувствую, значит, я живу; из боли родилась ярость, заставившая его насадить себя на испещрённое рунами серебро.
Его призрачную суть раздирало в клочья, но до конца разодрать всё-таки не могло.
«Сеамни. Моя. Моя Сеамни!..»
Что бы ни измыслили пленители, он должен прорваться!
Биения извне участились, стали неровными, словно перебои больного сердца.
И тогда он испугался. Испугался, словно за родного, близкого человека, которого покидает жизнь.
Император рванулся – прямо сквозь преграды. Тьма помогала, как умела – обволакивая серебряные острые стержни, позволяя ему проскользнуть меж ним-и.
Западню ладили на совесть, он ощущал, как злые чары рвут его призрачную плоть, оставляя глубокие следы – хотя, казалось бы, как можно ранить призрака?
Он должен пройти – ради Тайде, ради сына. Ради всех остальных.
А потом барьер внезапно оказался позади, и Хранитель Мельина услыхал истерические вопли на непонятном ему языке.
– Нет! – взвыл кто-то и на понятном.
Подземную камору озаряли слабые огоньки, плясавшие в глубине зеленоватых кристаллов.
Император видел исчерченный сложными скрещениями пентаграммы пол, видел заметавшиеся тени: тех, кого именовали «дуоттами», тех, кто прозывался «пятиногами». На него обрушился поток чужих заклятий, но это были всё те же чары против обычных призраков, против бродячих привидений с погостов; они висли на нём, тянули вниз, норовили опутать, однако он пробивался всё равно.
Чужая волшба могла его задержать, но не остановить.
А за спиной словно бы нарастал мерный топот его легионов.
Злоумышленники порскнули в узкие отнорки; Император успел дотянуться до ещё одного из них, дуотта, легко, одним движением вбирая в себя его жизнь и зло.
И разом ощутил иное – то самое болезненное, тяжкое трепетание глубоко в недрах мира. Теперь оно чувствовалось куда острее; что-то мучительно ворочалось там, готовое вот-вот лопнуть; лопнуть вместе со всем остальным, и Мельином, и Эвиалом.
Он не умел ходить сквозь земную твердь.
Учитель всегда говорил, что «это умение придёт».
Когда-нибудь. Само.
А требовалось оно сейчас.
Император выпустил полуживого дуотта. В сознании нелюдя мелькали суматошные картины – какие-то тёмные средоточия силы глубоко под миром, силы, что вот-вот вырвется на свободу.
Какие умельцы, однако!..
Дуотт отползал. В тёмных глазах застыл ужас, правая рука не действовала, парализованная, половина щупалец бессильно повисла.
– Убирайся, – бросил Император. – И скажи остальным – пусть убираются тоже; вам меня не остановить.
Он повернулся спиной к дёргающемуся в конвульсиях существу; повернулся, и земная твердь разошлась под его бестелесными ногами.
Глава 3
Райна Разбивающая Щиты; Сигрлинн; Хедин-из-Бездны
– Кирия Сигрлинн. Госпожа чародейка. Сигрлинн. Сиг!
Валькирия отчаянно трясла бесчувственную волшебницу. Чёрное беспамятство отпустило её, но не Сигрлинн.
Райна очнулась в роскошно разубранном покое; роскошно – по меркам Асгарда. Отцу, владыке Валгаллы, Старому Хрофту, это бы наверняка понравилось.
Стены из золотистой северной сосны, прямой и честной, шкуры зверей, скрещённые мечи, топоры и копья, круглые и вытянутые щиты, чёрные пустые глазницы высоких шлемов; длинный стол с простыми лавками. Ласковое низкое солнце осторожно заглядывало в окна; приближался вечер.
Прямо на лавке подле Райны кто-то аккуратно положил её альвийский меч в ножнах, не забыв тщательно обмотать его ремнями. Она схватила его, словно утопающий хватает подвернувшийся плавучий обломок.
Валькирия без меча не валькирия.
– Сиг! – рявкнула воительница прямо в ухо чародейке.
Длинные пушистые ресницы дрогнули, алые губы чуть шевельнулись. Сигрлинн застонала, тяжело, с надрывом, её согнуло в приступе жестокой рвоты. По подбородку потекла кровь.
– Кирия! – Райна подхватила её под спину, усадила. – Сейчас, сейчас помогу!..
Однако первое же заклятие, останавливающее кровотечение, бессильно сорвалось, рухнуло и разбилось.
Здесь не было магии. Совершенно.
Воительница выругалась, припомнив некоторые отборные выражения из своих наёмнических дней.
Сигрлинн кое-как села, привалившись к стене; Райна поспешно сорвала со стены шкуру какого-то зверя с густым тёмным мехом, подсунула под спину чародейке.
– С-спасибо… – Одна рука волшебницы прижималась к боку, там, где совсем недавно была гнусного вида рана. – Ох-х…
Ей было плохо, это очевидно. От чего может быть плохо великой Сигрлинн, которая и в этом-то теле обретается, потому что ей так благоугодно?
– Оказывается… когда нет магии… хочется просто лечь и сдохнуть…
Райна невольно подняла бровь. Кирия нечасто позволяла себе подобные выражения.
– Здесь нет магии, да, – откликнулась воительница. – Скажи, госпожа, что сделать?
Болезненно кривясь, Сигрлинн покачала головой.
– Ничего не сделаешь, валькирия. Они… крепко нас поймали. Всё это, – она слабо повела рукой вокруг, – иллюзия, как ты понимаешь. Но иллюзия, наложенная не привычными нам чарами, не волшебством, чем-то иным, и даже я не знаю чем. Когда я была в плену, с таким не сталкивалась. И вообще, тогда… оно всё было по-иному.
Пустой желудок воительницы предостерегающе забурчал. Валькирия Рандгрид, хоть и была из рода Древних Богов, нуждалась в еде и питье; в конце концов, её мать вышла из рода людей.
