– Ну, понял окончательно, и что? – Ракот Восставший смотрел в огонь, сидя на обломке рухнувшей стены. – Барьер невозможно пробить, даже если таранить целым миром, одержимым верой в нас. Говорю тебе, брат, нужно устраиваться здесь, заставлять силу двигаться. Хотя бы самым простым способом, как я уже и предлагал.
– Каким это?
– Сыграем в доброго и злого братьев-богов, – криво ухмыльнулся Ракот. – Ты будешь добрым, я, так уж и быть, злым, Владыкой Тьмы и всё такое. Нам будут поклоняться. Как и здесь. Ну, или оба будем добрыми. Но ты будешь Милостивцем, а я – Заступником.
– Нет, брат.
Взметнулись языки пламени, промчался, топоча копытами, сильван Кирвад.
– Тогда я внимаю твоему плану.
Трещат дрова в костре, распадаются углями да серым пеплом.
– Кто мы, брат?
– Как это «кто»? – опешил Ракот. – Новые Боги.
– Нет. Мы как были Истинными Магами, так ими и остались. Великим Пределом. Забыл, как возникли Поколения? Как черта меж светлым и тёмным, меж тяжёлым и лёгким, меж… меж всем.
– Постой! – Ракот стал медленно подниматься, сжав кулаки. – Что ты хочешь сказать, брат?..
– Ты уже понял, – пожал плечами Хедин.
– Нет! Тогда уж я это сделаю!
– Тебе ещё предстоит сладить с Кипящим Котлом, – улыбнулся Познавший Тьму.
– А Сигрлинн?! Сигрлинн?! – выдохнул Восставший.
– О ней… позаботятся.
– Кто?! И как?
– Не важно. Я надеялся победить относительно малой кровью, брат, когда мы с тобой штурмовали ту преграду. Но теперь ясно, что просто таранить её нельзя, ведь миры Упорядоченного не прорывают барьеры Творца и не оказываются в Хаосе. Но, как я сказал, жертвы не были напрасны. Барьер, или Предел, – это наше с тобой изначальное.
Познавший Тьму вздохнул, поднялся.
– Оставайся здесь, брат. Я сейчас.
– Хорошо, – растерянно отозвался Восставший. – Но всё равно, слова твои, Хедин… Хедин? Что это был-о?
Короткий толчок силы.
– Стой! – Ракот вскочил, хватаясь за голову. – Стой, брат!..
…Ночь не ответила.
…Скорее, скорее, Хедин. Закрывай пути, захлопывай двери, навешивай замки. Пусть никто не узрит твоей дороги, пусть никто не разделит её с тобой. Ни одна живая душа.
Межреальность, пустая и серая, полная едва движущейся силы, раздалась с равнодушием умирающего.
Страшная прореха, куда хлынул огненный Хаос, затянута и закрыта их с братом стараниями, но виднеется в барьере, словно шрам.
Хедин направлялся прямо к нему, унося с собой всю веру смертных, всё, что у него оставалось – и память.
Память о Голубом Городе в благословенном Джибулистане, о Замке Всех Древних. Обо всём, что делало его не просто Познавшим Тьму, но – Великим Пределом.
Вот она, тьма перед барьером; рычит и рвётся за ним огненный Хаос.
Как же это просто, оказывается; наверное, как всё гениальное. Исполнить своё предназначение, да; а дальше – дальше будет видно.
Ракот удержит этот осколок Вселенной и один, если надо. Одной лишь верой в себя всех миров, что отыщутся тут.
Ему, Хедину, нужно сделать всё, чтобы рассечённое Упорядоченное срослось бы вновь. Потому что миры за его спиной должны жить, и божественность его – ничтожная плата за это.
Но, конечно, План предусматривал и другое.
Познавший Тьму коснулся преграды.
Коснулся – и мгновенно ощутил вечную ярость Хаоса, его отчаянные удары в ненавистный барьер.
«О ней позаботятся», сказал он совсем недавно брату Ракоту. О ней, о Сигрлинн. Сказал, не зная сам, откуда это вырвалось, – родилось из странной уверенности, что с любимой всё будет хорошо.
Познавший Тьму утрачивал человеческий облик, сбрасывал его, словно старый плащ. Ощущал неровности заклятий вражеского барьера, и сам решительно, не давая сомнениям овладеть собой, отбрасывал всё, что отдаляло его от изначальной сути Истинного Мага – от великого Предела.
Воспоминания прежде всего. Они были прекрасны, они придали ему смелость совершить задуманное, но теперь настала их пора.
Прощайте.
Пространство вокруг него сжалось, он становился словно частью преграды, но всё ещё не ею самой.
Привязанности. Чувства. Вкусы. Привычки.
Он рубил канаты, словно моряк в бурю.
И в конце осталось самое важное – цель и предназначение. Этого он утерять не мог, а значит, не мог и полностью расстаться с личностью. А там, где личность, всё равно остаются хотя бы следы того, что её слагало.
И – вот оно, вот оно! Что-то неощутимое закрылось за его спиной, он сделался частью барьера, почувствовал холодное, колючее, острое, вложенное в него Дальними; ощутил горячее, мягкое, вьющееся, привнесённое людьми.
А ещё – что на него бросился Хаос, словно почуяв, как в преграде перед ним что-то изменилось.
Чёрное пламя, не имеющее в себе ничего, никого не согревающее, никому не помогающее.
Однако в глубинах его Хедин почти мгновенно ощутил Её.
Сигрлинн, окружённая странным коконом, песчинка в бушующем океане Хаоса, который ежемоментно уничтожает сам себя и сам себя возрождает.
Всё сходилось.
Да. Кокон не дрейфовал бессмысленно и бесцельно по огненным волнам; некая сила заставляла его двигаться в определённом направлении, и явно осознанно.
Только одно – вернее, только кто-то один – мог это сделать.
Хедин Познавший Тьму, Хедин, возникший на грани бездны Неназываемого, спокойно выдохнул. Точнее, вспомнил, как мог бы выдохнуть – и память почти сразу угасла.
Ему предстояло самое трудное.
Здесь, на границе Хаоса, только и мог существовать он, Великий Предел. И только он, Великий Предел, мог ступить в огненное море, начав отделять светлое от тёмного и лёгкое от тяжкого, ибо что есть Хаос, как не всё это вместе?..
Барьер стал менять форму, вытягиваться острым шипом, ибо сущность Истинного Мага тянула сейчас его вперёд, сквозь чёрный огонь, отделяя и разделяя, проходя меж неизмеримо малым и заставляя отразиться огромное.
Хаос взвыл и взревел, в безумии кидаясь на дерзнувшего ступить в него; и Познавшему Тьму приходилось отбрасывать всё больше и больше, отсекать по живому то немногое, что ещё делало его Истинным Магом Хедином, а не безликой частицей, пусть и с особыми свойствами, «частицей Творца», как сказали бы белобородые маги-теоретики.
Таяли Замок Всех Древних, огневеющее Зерно Судьбы, последний ученик Хаген; Совет Поколения, Мерлин, и – Сигрлинн. Однако оставалась вера смертных, с которой сейчас никто ничего не мог поделать. Бесчисленные множества лиц и глаз, взиравших на него, уже утратившего имя, с ужасом и надеждой.
