У нее перехватило горло, и она сморгнула, сдерживая слезы. Мастер Грандибль уставился на нее, но в его лице ничего не изменилось. Ничто не мелькнуло в глазах. Может быть, он собирается ударить ее. Или просто думает о чеддере.
– Иди надень маску, – проворчал он и пошаркал прочь по коридору. – И не болтай, когда она придет.
Неверфелл не стала тратить время на удивление внезапной перемене, а поскакала за своей черной маской, валявшейся под гамаком в горе инструментов, потрепанных каталогов и разобранных часов. За годы носки бархат погрубел и истерся.
Однажды, много лет назад, она осмелилась спросить, зачем ей надевать маску, когда к ним кто-нибудь приходит. Ответ Грандибля был откровенным и жестоким: затем же, зачем ране нужна корка.
В тот миг она поняла, что безобразна. И больше никогда не задавала этот вопрос. С тех пор она жила в страхе, что увидит свое мутное отражение в медных горшках, и отшатывалась от бледных дрожащих образов, приветствовавших ее в кадках с сывороткой. Она ужасна. Наверняка это так. Она слишком уродлива, чтобы ей позволили выйти из туннелей Грандибля.
Однако в глубине души Неверфелл притаился крошечный узелок упрямства. По правде говоря, ее никогда не привлекала мысль провести всю жизнь в окружении головок стилтона. Поэтому имя женщины, самонадеянно напросившейся к ним на чай, заронило в Неверфелл робкую надежду.
Неверфелл сбросила кожаный передник и торопливо накинула жакет, на котором были почти все пуговицы. Она едва успела привести себя в подобающий вид, когда дверные колокольчики объявили о прибытии мадам Вес-перты Аппелин, знаменитой создательницы Лиц.
Создатели Лиц существовали только в Каверне. Мир снаружи в них не нуждался. Только в лабиринте подземного города дети никогда не улыбались.
В наземном мире младенцы смотрят в лица матерей и постепенно понимают, что две яркие звезды, которые они видят, – это глаза, похожие на их собственные, а широкий изгиб – рот, как у них. Даже не думая, они растягивают губы, подражая улыбкам матерей. Расстроившись или испугавшись, они сразу же понимают, как гримасничать и кричать. Дети Каверны так не умеют, и никто не знает почему. Они торжественно смотрят в лица матерей, но не подражают их выражениям. В их чертах нет ничего неправильного, но какое-то звено в их душах отсутствует. Им приходится заучивать эмоции одну за другой, медленно и мучительно, иначе их лица останутся пустыми.
Эти тщательно изучаемые выражения зовутся Лицами. Дети в самых дешевых яслях учат всего несколько, подходящих для их положения, да и зачем им больше? Более состоятельные семьи отправляют детей в детские сады получше, где их учат двум-трем сотням Лиц. Большинство обитателей Каверны всю жизнь пользуются только теми Лицами, которые усвоили в раннем детстве, но богатая элита иногда нанимает создателей Лиц, специалистов по выражениям, и учится у них. В модных кругах новое красивое или любопытное Лицо может вызвать больше волнения, чем нитка черного жемчуга или элегантная шляпа.
Для Неверфелл это была первая возможность увидеть создателя Лиц, и ее сердце нетерпеливо стучало в груди, когда она бегом возвращалась к хозяину.
– Можно я открою дверь? – спросила она, опасаясь, что перегнула палку.
Мастер-сыродел Грандибль рьяно следил, чтобы ключи от входной двери были вне досягаемости ловких рук Неверфелл, и доставал их, только когда посетитель был на пороге. Тогда он молча бросал ей огромное кольцо, и она торопилась к двери, ощущая в пальцах холод и тяжесть металла.
– Впусти ее, только если она одна, и принюхайся, прежде чем открыть дверь! – рявкнул Грандибль из глубины коридора. Мастер-сыродел любое вторжение воспринимал как потенциальное нападение, даже если это были простые разносчики.
Неловкими от волнения пальцами Неверфелл вытащила вощеные тряпочки, затыкавшие замки. Они были нужны, чтобы ничто не просочилось внутрь: ни ядовитый газ, ни слеполозы – крошечные слепые змейки, умеющие проникать даже сквозь трещины в скале и обладающие сверхъестественным нюхом на съестное. Она отперла семь замков, отодвинула тридцать четыре или тридцать пять засовов, потом послушно замерла и встала на цыпочки, заглядывая в дверной глазок.
В маленьком коридоре стояла одна-единственная женщина. У нее была настолько тонкая талия, что казалось, она вот-вот переломится. На ней было темно-зеленое платье с расшитым серебряными бусинами корсажем и высоким кружевным воротником. Каштановые волосы скрывались среди леса перьев, по большей части радужно-зеленых и черных, и поэтому женщина казалась выше, чем на самом деле. Первым делом Неверфелл подумала, что леди пришла с какого-нибудь великолепного приема.
Шею мадам Аппелин обвивал черный шелковый платок, оттенявший бледное лицо. Неверфелл сразу же решила, что это самое красивое лицо, которое она когда-либо видела. В форме сердца, идеально гладкое. Пока леди ждала, на ее лице сменялись различные выражения – это выглядело странно и волнующе на фоне вечно сердитого вида Грандибля. Большие раскосые зеленые глаза, поразительно черные брови. И только ямочка на подбородке придавала ее чертам легкую неправильность.
Вспомнив инструкции Грандибля, Неверфелл открыла маленькую тайную створку и внимательно принюхалась. Ее острый нюх сыродела уловил только запах пудры для волос и нотку фиалок. Леди пользовалась духами, но не Духами: приятный аромат, но не тот, что порабощает разум.
Неверфелл отодвинула последний засов, навалилась на огромное железное кольцо и открыла дверь. Увидев ее, женщина замешкалась, потом изобразила вежливое удивление с оттенком доброты.
– Могу я поговорить с мастером-сыроделом Мурмотом Грандиблем?
На Неверфелл еще никогда не смотрели так ласково, и у нее тотчас пересохло в горле.
– Да… я… он в гостиной. – Самый удобный момент поговорить с создательницей Лиц, а она и двух слов связать не может. Лицо под маской запылало. – Я… я хотела кое о чем спросить вас…
– Неверфелл! – донесся громовой голос из гостиной. Неверфелл мгновенно вспомнила инструкции хозяина. Не болтать. Вероятно, он имел в виду, что ей вовсе нельзя разговаривать.
Она поколебалась, потом поклонилась и сделала шаг назад, впуская женщину. Сегодня не будет никакой дружеской болтовни. К этой гостье надо отнестись со всем вниманием, окружить ее заботой и комфортом. Так что Неверфелл подождала, пока мадам Аппелин войдет, заперла за ней дверь и проводила в гостиную этот аккуратный маленький манекен со светлыми глазами и серебряной улыбкой.
Свет в коридоре был слабым – верный знак того, что людей здесь обитало мало. Как люди нуждались в маленьких плотоядных растениях-ловушках, запертых в фонарях и перерабатывающих спертый воздух в свежий, пригодный для дыхания, так и растениям требовались люди и выдыхаемый ими воздух. Если людей недостаточно, то ловушкам не хватает воздуха, они перестают светиться и засыпают. Цветом растения напоминали бледные поганки, и их слепые рты зевали скорее от скуки, чем в надежде приманить на свет жирных пещерных мотыльков.
