Она стояла, тяжело дыша, и ждала, какой вердикт вынесут разъяренные дознаватели, когда статуя на троне вдруг шевельнулась. Голова из серого камня едва заметно повернулась, и в темноте под бровью холодной искрой сверкнул глаз.
Это был человек. Живой человек. Неподвижность и серый цвет сбили Неверфелл с толку, потому-то она и приняла его за статую. Заметив ее замешательство, средний дознаватель бросил взгляд через плечо, словно ожидая указаний, и увидел, как мужчина на троне чуть двинул левой рукой, точнее, левым мизинцем. Что-то неуловимо изменилось в его манере держаться, и, когда дознаватель повернулся к Неверфелл, его Лицо было уже спокойным и непроницаемым.
– Подойди ближе, – сказал он.
У Неверфелл с глаз словно спала пелена, теперь она иначе видела происходящее в комнате. Трое за столом по-прежнему производили на нее гнетущее впечатление, но Неверфелл поняла, что эти люди – всего лишь орудия, рупоры, водораздел между ней и настоящим источником власти. Она приблизилась к столу, не сводя взгляд с человека на троне.
Его кожа была гладкой, не тронутой морщинами и бледной до голубизны, но даже на расстоянии Неверфелл различала покрывавшую ее паутину блестящих линий, навевавших мысли о перламутровом узоре на колоннах. Поначалу его длинные волосы показались ей белыми, но, подойдя поближе, она разглядела, что они прозрачные, как стекло. И ногти его тоже переливались перламутром.
Он сидел на троне вполоборота, так что людям в зале была видна лишь левая сторона его лица и тела. Левый глаз следил за Неверфелл, не мигая, а выражение лица было одновременно внимательным и сонным, словно он слушал невидимого музыканта, который виртуозно исполнял невероятно красивую музыку. Правая сторона его тела тонула в густой тени, и все же Неверфелл удалось разглядеть в темноте под правой бровью складку сомкнутого века. Его Правый глаз был закрыт.
«Если у великого дворецкого открыт Левый глаз, – прозвучали в ушах Неверфелл слова Зуэль, – значит, решается твоя судьба».
Возможно ли, что она продолжает разыгрывать начатое на пиру представление?
Великий дворецкий смотрел на рыжеволосую девочку с горящим лицом: она еще не пришла в себя после своей вспышки и дрожала, как туго натянутая струна. Великий дворецкий отчетливо читал в ее чертах страх. Недосказанность. Возмущение. Отчаяние. Она повернулась к нему, и в зеленых зеркалах ее глаз отразилась серебряная отрешенность великого дворецкого и его вопиющая безжизненность. На лице тут же проступил испуг, смешанный с любопытством и отвращением.
Зачем кому-то было учить ее бестолково менять выражения и демонстрировать эмоции – досадные, как грязь на лапах щенка? И у кого из создателей Лиц имелся столь богатый арсенал?
Великий дворецкий смотрел на нее одним глазом и видел лишь половиной разума. Окруженный заговорщиками и предателями, он не мог позволить себе утратить бдительность и сто лет назад отказался от такой роскоши, как сон. С тех пор правая и левая половины его мозга дремали по очереди. И сегодня бодрствовала правая. В силу досадной алхимии тела это означало, что двигать великий дворецкий мог только левой его половиной – и только Левым глазом мог созерцать представшую перед ним диковину. Большинство его подданных о подобных тонкостях не догадывались, и в зависимости от того, какой глаз был открыт, между собой просто называли его Правым глазом или Левым.
Поскольку на пиру бодрствовал Левый глаз, он не мог вспомнить имя этой девочки или облечь свои мысли в предложения. Такое удавалось лишь Правому глазу, и, когда он погружался в сон, слова рассыпались и ускользали от великого дворецкого, как жемчуг из порванного ожерелья. Зато Левый глаз прекрасно видел таящиеся за деталями узоры, звучащие за нотами мелодии – и заговоры, скрытые за случайно оброненными фразами и совпадениями.
Сейчас он совершенно точно столкнулся с заговором. Девочка пришла сюда не по своей воле, она была пешкой. Великий дворецкий почти видел, как чья-то закулисная игра ядовитой радугой встает за ее спиной. Вот только знает ли она об этом? Кто стоит перед ним – оригинал или подделка? Великий дворецкий собирался как можно скорее это выяснить.
Неверфелл замерла. Позади нее раздался едва слышный шорох, словно мягкий бархат скользнул по стеклу. Она обернулась, но никого не заметила – только за ближайшей колонной подозрительно шевельнулась тень. Зато на полу, где минуту назад совершенно точно ничего не было, Неверфелл обнаружила сундук из черепахового дерева.
Она повернулась к столу, надеясь на подсказку, но дознаватели наблюдали за ней молча, с одинаково каменными Лицами. Неверфелл снова посетило жутковатое ощущение, что она – единственное живое существо в этой комнате.
– Вы хотите, чтобы я его открыла? – на всякий случай спросила она, но ответа не дождалась.
Неверфелл осторожно подошла к сундуку и опустилась перед ним на колени. Задвижка обожгла пальцы холодом. Тень Неверфелл упала на крышку сундука, и она вдруг отчетливо поняла – как понимала всегда в такие мгновения, – что ей придется его открыть, хочет она того или нет. Мглистое облако непознанного тянулось к ней и липло к рукам даже сквозь дерево.
Неверфелл щелкнула задвижкой и приподняла крышку. В сундуке было темно и на первый взгляд пусто. Затем темнота зашевелилась, и Неверфелл отодвинулась в сторону, пропуская свет канделябра. В следующий миг над краем сундука показались две длинные тонкие лапы, которые принялись с хищным любопытством ощупывать дерево. Неверфелл не успела и глазом моргнуть, как обладатель этих лап прыгнул ей на руку.
– Ай! – вскрикнула она, когда острая боль пронзила запястье.
Из сундука выскочил взрослый пещерный паук. Обхватив лапами руку Неверфелл, он укусил ее там, где кончалась перчатка. Неверфелл инстинктивно стряхнула его и с отвращением увидела, что две лапки остались у нее на запястье уродливым браслетом. Затем что-то подозрительно защекотало шею и плечи, и, пока она смахивала пауков, еще один успел вцепиться ей в лодыжку. Другой уже бежал вверх по юбке, третий – по рукаву; пауки все лезли и лезли из сундука, и конца им было не видно.
Неверфелл кинулась прочь, на ходу скидывая с себя восьминогих монстров и вскрикивая каждый раз, когда их жвала вгрызались в кожу. Спустя пять бесконечных минут она без сил опустилась у колонны, вся искусанная, но отбившись от пауков.
Отдышавшись, Неверфелл подняла глаза на дознавателей и молчаливую фигуру на троне. Перед женщиной, которая рассказывала, как готовится вино Гандерблэков, стояла тарелка из тончайшего, почти прозрачного фарфора. На ней лежало что-то круглое, мраморно-белое, с завитками розовой глазури.
– Хочешь торт? – спросила женщина своим тягучим голосом. – С малиной.
Неверфелл уставилась на нее с ужасом и недоумением. Безобидный на вид торт пугал куда сильнее, чем сундук с пауками. «Да, мадам, я бы с удовольствием съела торт, вот только боюсь, что вместо ягод там яд и скорпионы».
– Это всего лишь торт, – заверила ее женщина. – Попробуй. Или…
Или?
