– Что было не так с Картографом? У него как будто что-то чесалось, но он не мог почесать.
Правый глаз вперил взгляд в Неверфелл, великий дворецкий коротко, но одобрительно кивнул.
– В последнее время Картографы совсем потеряли покой, – подтвердил он. – И стали вести себя даже более странно и непредсказуемо, чем обычно. Такого не было со времен приступа безумия из-за Неоткрытой пещеры.
– Неоткрытой пещеры?
– Это их идея фикс. Некоторые Картографы специально учатся пищать, как летучие мыши, и улавливать эхо, чтобы при помощи отраженных звуков определять форму туннелей. Но у летучих мышей получается гораздо лучше. Лет семь назад группа Картографов объявила, что нашла туннель, которого нет ни на одной карте. Они вбили себе в голову, что он уходит в самое сердце Каверны. Два локтя в ширину, неизвестно сколько в длину – туннель узкий и прямой, как струна. Настаивали, что с ним что-то не так, – будто у него только один конец. Но прежде чем они приступили к работе, туннель исчез. Безумие распространилось на других Картографов, как дым, просочившийся сквозь дверь, и они принялись искать его, как одержимые. Потом успокоились немного, но попыток найти исчезнувший туннель не оставляют и по сей день.
– Может, Клептомансер воспользовался им, чтобы похитить Стакфолтер Стертон?
– Картографы так не считают. Возможно, этот туннель существует только в их безумном воображении.
– Но если они не нашли и следа его, что встревожило их сейчас?
– Никто не знает. Скорее всего, они и сами не знают. Неверфелл задумалась о словах великого дворецкого, а он тем временем вернулся к разговору со следовательницей Требль:
– Что еще нам известно об этом человеке?
– Вор мал ростом, – ответила следовательница, – но это не ребенок. Он начал свою деятельность десять лет назад, но только через три года совершил первое громкое преступление. Тогда за его поимку назначили большую награду. Клептомансер хранит инкогнито. У нас есть список краж, которые ему приписывают. И… мы пока не обнаружили между ними связи или какого-либо сходства, ваше превосходительство.
– Выясните, кто назначил награду, – приказал великий дворецкий. – Какие еще выводы мы можем сделать на основании имеющейся у нас информации? Мы имеем дело с вором, который готов рискнуть жизнью, чтобы украсть голову Стакфолтера Стертона. О чем нам это говорит?
– О том, что он любит сыр? – предположила Неверфелл и тут же испуганно зажала рот обеими руками. Все вокруг смотрели на нее.
– Чего еще ждать от ученицы сыродела, – с холодным высокомерием заметила следовательница. – Из наших записей ясно следует, что добыча Клептомансера мало интересует. Он либо портит украденное, либо выбрасывает за ненадобностью. Главное для него – сама кража. Ему важно посеять сумятицу, завоевать пусть дурную, но славу. Бросить вызов.
– Тогда почему вы не бросите вызов ему? Чтобы потом поймать на месте преступления. – Неверфелл снова не удержалась и открыла рот, а теперь от страха боялась поднять глаза на великого дворецкого. Тот в свою очередь сверлил ее холодным взглядом. – Ой! Я хотела сказать… почему вы не бросите вызов ему, ваше превосходительство.
Следовательница Требль посмотрела на Неверфелл с усталым презрением:
– Если у Клептомансера хватило ума смешать деликатесы и не остаться без головы, в такую простую ловушку он не попадется.
– Конечно, – согласилась Неверфелл и замолчала, собираясь с мыслями. Те собираться не желали и скакали, как белки. – Но люди попадают в ловушки – если правильно подобрать приманку. Иногда они ничего не могут с собой поделать, даже если точно знают, что их заманивают в западню.
– Не все откроют сундук, зная, что его содержимое обожжет им лицо, – холодно проговорила Требль, и Неверфелл покраснела, вспомнив третью шкатулку.
– Ошибаешься, Требль, – отстраненно заметил великий дворецкий, все еще неотрывно глядя на Неверфелл. – Для каждого человека найдется сундук, который он не сможет оставить закрытым. У всех есть что-то, чему они не могут противиться. Проблема в том, чтобы подобрать правильный сундук – и правильную приманку. В случае с Клептомансером нам требуется что-то редкое и необычное, что подогреет его тягу к театральным эффектам. – Великий дворецкий откинулся на спинку паланкина. – Отправляемся в Палату диковин, – приказал он.
Паланкин великого дворецкого оставил пещеру с подводным озером и двинулся по Проспекту чудес, где со стены скалила острые зубы узкомордая ископаемая рыба. За проспектом начиналась Улица высохших слез, чей потолок украшали покачивающиеся на невидимых нитях кристаллы в форме капель. Наконец перед ними распахнулись зеленые двери Палаты диковин, открыв проход достаточно высокий и широкий, чтобы паланкин можно было внести внутрь.
Палата диковин представляла собой ряд комнат, доверху набитых удивительными вещицами со всего света. Известие о том, что великого дворецкого одолевает смертельная скука, давно просочилось в надземный мир; отчаянные головы отправлялись в дальние страны, чтобы, рискуя жизнью, добыть нечто выдающееся, способное развеять его тоску. Оно и неудивительно, ведь всякого, кому это удавалось, осыпали золотом.
Каждая вещица, что там хранилась, смогла на миг разжечь любопытство великого дворецкого и подарить ему мимолетное чувство, что мир полон чудес и не так уж предсказуем. Увы, любопытство быстро гасло, оставляя после себя серый пепел докучливой пресыщенности, и очередное сокровище отправлялось в Палату диковин. Это хранилище было своего рода памятником всепожирающей, разрушительной скуке великого дворецкого, и нога его не ступала туда вот уже пятьдесят лет.
Но сегодня все было иначе, ведь он пришел сюда со своим удивительным новым дегустатором. Неверфелл никогда не видела столько чудес, и под ее искрящимся от удивления взглядом диковины возвращались к жизни. Великий дворецкий и сам будто впервые увидел мумию короля Арупета, в глазницах которого переливались драгоценные камни размером с голубиное яйцо; рог гигантского нарвала; стрекозу длиной с человеческую руку, вечную пленницу янтаря; чучело трехголового теленка; скелет человека до того святого, что из плеч у него выросли маленькие крылья; оплавленный круглый камень, в который попала молния. Особое внимание Неверфелл привлекли посмертные гипсовые маски поэтов с закрытыми глазами и впалыми щеками. Великий дворецкий наблюдал, как любопытство девочки растет, подобно гейзеру, готовому вырваться из-под земли.
Хранитель Палаты едва не рассыпался на ходу, так он спешил приветствовать великого дворецкого.
– Да, да, – устало ответил великий дворецкий на его неловкие поклоны. – Держи эту девчонку подальше от меня и отвечай на ее вопросы.
А Неверфелл скакала по хранилищу, как бешеная обезьяна. Она сунула нос в ящик с яйцами птицы Рух, потыкала пальцем в шкуру носорога и, наконец, замерла, изумленная, перед огромным пятиметровым чучелом. Неверфелл стояла с открытым ртом, словно пригвожденная к месту, и цепкий взгляд ее скользил по рыжеватому меху, неровным пятнам, коротким рожкам и аккуратным ушам зверя, по его длинным тонким ногам и вытянутой шее с жестким гребнем волос.
