Когда Зуэль показала дяде Максиму письмо, тот ясно дал понять, что племянница ни в коем случае не должна упустить этот шанс: «Да, тебе непременно следует встретиться с Неверфелл, или она обратится к другим со своими вопросами и тревогами. Будь ее подругой. Доверенным лицом. Когда ей потребуется помощь, она должна прийти к нам». Зуэль понимала, к чему он клонит. Семью Чилдерсин столкнули с пьедестала и едва не втоптали в грязь. Им нужно во что бы то ни стало укрепить свое могущество, и Неверфелл в качестве дегустатора может оказаться полезной.
– Боюсь, вам придется подождать, миледи, – негромко проговорил стражник.
Зуэль коротко кивнула, и он исчез за дверью. Двое других остались ее охранять. Итак, теперь она стала «миледи», а не «мисс». Не о том ли она всегда мечтала? Почему же от этого обращения у нее мороз по коже? В нем было что-то холодное и окончательное, оно прозвучало, как поворот ключа в замке закрывшейся за спиной двери. Детство закончилось, и отныне вся жизнь Зуэль пройдет в рамках «большой игры» и той роли, которую отведет для нее дядя Максим. Пути назад не было.
А вот дверь перед ней, напротив, распахнулась минуту спустя.
– Зуэль!
Рыжеволосый ураган едва не сбил Зуэль с ног – так торопилась Неверфелл ее обнять.
– Ты жива! Тебя не заперли! А твоя семья в порядке? Они тоже здесь?
Кажется, со времени их последнего разговора Неверфелл успела позабыть все, чему ее старательно обучали. Одна встреча – и правила этикета слетели с нее, как плохо закрепленные чемоданы с подскочившего на кочке экипажа.
– Успокойся! Я пришла одна. – Зуэль с трудом высвободилась из объятий Неверфелл, взяла ее за плечи и отодвинула на расстояние вытянутых рук. – Дядя Максим решил, что так я вызову меньше подозрений. Но просил передать тебе привет. С остальными тоже все в порядке. С нами все… хорошо. Твой план сработал.
Вспомнив, с какой самоубийственной отвагой Неверфелл бросилась к великому дворецкому только ради того, чтобы спасти Чилдерсинов, Зуэль не сдержалась и на миг опустила глаза.
– А как ты? – поспешила спросить она.
Неверфелл широко улыбнулась, и улыбка ее была подобна яркой вспышке, за которой трудно было что-либо рассмотреть. Но, окинув Неверфелл пристальным взглядом, Зуэль увидела и припухшие синяки, и покрасневшие царапины.
– Все было так плохо? Тебя допрашивали? Что они с тобой сделали?
– Ох! – Неверфелл с горестным вздохом потерла след от паучьего укуса на шее. Потом пожала плечами. – Ну, сперва они натравили на меня пауков и змей, потом немножко взорвали, и еще там был страшный малиновый торт, но сейчас все хорошо. Наверное. Хотя, боюсь, торты я теперь не скоро смогу есть. И малину. Смотри!
Неверфелл подняла руки и поводила пальцами, на которых поблескивали металлические наперстки.
– Мне приходится их носить, чтобы я не грызла ногти. Я не возражаю, только они звенят, когда я сую их в рот.
– А что великий дворецкий? – Зуэль сделала отчаянную попытку ухватить поводья разговора, прежде чем Неверфелл опять занесет куда-нибудь в сторону. – Ты заслужила его благосклонность? Теперь ты под его защитой?
– В каком-то смысле да. – Неверфелл прикусила губу и, наклонившись, прошептала Зуэль на ухо: – Кажется, я понравилась его Левому глазу.
– Хорошо. – Зуэль опасливо огляделась: многие при дворе пользовались Паприкоткой – специей, которая обостряла слух. – Давай отойдем куда-нибудь, где можно поговорить в тишине.
Зуэль не имела права посещать квартал дегустаторов, но рядом обнаружилась уединенная комната, которая предназначалась специально для гостей. Туда они и направились. Вездесущие дворцовые слуги распахнули двери перед Неверфелл, и Зуэль вдруг кольнула мысль, что, возможно, стражники и ее тоже называют «миледи». Почетное обращение вмиг потеряло весь свой лоск, словно из золотого кулона превратилось в латунную подвеску на ошейнике у щенка или поросенка.
Едва они остались одни, Зуэль перешла к делу.
– Неверфелл, мало расположить к себе Левый глаз. Ты должна заручиться поддержкой Правого, и как можно скорее.
– Как можно скорее? Но почему? – недоуменно моргнула Неверфелл.
– Потому что Правый глаз благоволит Следствию, а Следствие отнюдь не на твоей стороне. Я точно знаю, что следовательница Требль тебе не доверяет. Она несколько раз обращалась к его превосходительству с просьбой допросить тебя. Неверфелл, этого нельзя допустить ни в коем случае. Они будут пытать тебя, и ты признаешься во всем, что они скажут.
– Но я думала, что больше их не интересую, – расстроенно откликнулась Неверфелл. – Откуда ты все это знаешь?
– У нашей семьи есть свои люди среди следователей, – как ни в чем не бывало ответила Зуэль и засмеялась, увидев изумление на лице Неверфелл. – Ну что ты удивляешься? Все, кто имеет хоть какой-то вес при дворе, шпионят за Следствием. Это ведомство буквально нашпиговано ушами. Вот почему так сложно выяснить, кто пытался убить тебя, когда ты сидела в клетке. Не исключено, что это был один из следователей. Но он мог работать на кого угодно.
Стоило Зуэль замолчать, и Неверфелл засыпала ее вопросами о Чилдерсинах. Коротко вздохнув, Зуэль сообщила ей последние новости. Через несколько часов после того, как Неверфелл попала к великому дворецкому, Максим Чилдерсин вернулся домой – измученный, но невредимый. Он без труда восстановил порядок в семье и сумел не допустить кровопролития.
– И теперь мы все старательно притворяемся, что ничего не случилось. – С губ Зуэль сорвался горький смешок, когда Неверфелл вытаращила на нее глаза. – А что нам еще остается? Как иначе мы сможем сидеть за одним столом каждое утро? Конечно, дядя Максим накажет некоторых членов семьи за то, что они натворили в его отсутствие. Но он сделает это втайне от остальных – и тогда, когда сочтет нужным. Все это знают.
На лице Неверфелл проступили изумление, ужас и неверие, но на смену им вопреки ожиданиям Зуэль не пришло озадаченное принятие. В голове у Неверфелл вертелась какая-то мысль, и она не спешила от нее отмахиваться. Она напоминала обезьянку, которой дали орех, и точно так же внимательно изучала свои сомнения и пробовала их на зуб. Зуэль заподозрила, что Неверфелл впервые попыталась проникнуть взглядом сквозь золотой ореол, которым она окружила Максима Чилдерсина в порыве верности и благодарности.
– Ты изменилась, – признала она, хотя и не собиралась говорить об этом вслух.
– Да?
– Да. Чуть-чуть. Выражения твоего лица стали… более оформленными. И менее… – Зуэль едва не сказала «безумными», но вовремя опомнилась. – Менее путанными.
– Ты права. Я и чувствую себя по-другому.
– Так зачем ты меня позвала? Я получила твое письмо. Почему тебя так интересует мадам Аппелин?
После того, что случилось на прослушивании, Зуэль меньше всего хотелось говорить о создательнице Лиц. Ее имя напоминало Зуэль о собственных ошибках, недовольстве дяди Максима и цене, которую ему, скорее всего, пришлось заплатить, чтобы убедить мадам Аппелин забыть об этом маленьком недоразумении.
