Все случилось, когда она моргнула. Перед тем как сомкнуть ресницы, Неверфелл еще видела девочку на скале. Она почти дотянулась до свертка. Но открыв глаза, Неверфелл могла созерцать лишь камень. Девочки не было – река поглотила ее, подобно белому волку, и продолжила катить свои яростные воды вперед.
Другие подъемщики не выразили никаких чувств по поводу гибели ребенка. С минуту они смотрели на безжалостный поток, затем переглянулись, подобрали коромысла и вернулись к работе. А господин в красной куртке взял молоток на длинной деревянной ручке и принялся стучать по сланцевым клавишам гигантского каменного ксилофона. Он повторял одну и ту же последовательность нот, пока не прибежал мальчик. Молча подобрав оставленное девочкой коромысло, маленький подъемщик стал спускаться по отвесному склону.
– Да что с вами? – закричала Неверфелл, зная, что ее никто не услышит. – Вы же видели, что случилось. Неужели вам все равно?!
И затем вдруг все изменилось. Люди, ползущие по скале, перестали быть для нее муравьями. Она представила, как болят их натруженные плечи, как саднят ободранные ладони, как холодят кожу брызги воды и как сворачивается в узел желудок при виде голодной пропасти внизу. Неужели еще недавно ей хватило глупости подумать, что эти люди не мерзнут, не устают, не злятся и не горюют? У них просто не было Лиц, чтобы выразить все эти чувства. Им никогда не давали такой возможности, и теперь Неверфелл, кажется, начала догадываться почему.
Как простые работяги могли восстать против громил вроде бригадира? Бунтовщикам нужно смотреть друг на друга и видеть отражение собственного гнева, знать, что их чувства – капля в могучем приливе. Но любой подъемщик, взглянув на своего товарища, узрел бы на его Лице лишь спокойствие и смирение.
Неверфелл ощутила, как мышцы ее лица напряглись и задвигались. Кожу закололо иголками, в груди словно жужжали пчелы. Да, она знала, что это за чувство. Она помнила слова Максима Чилдерсина. Он сказал тогда, что она – или кто-то внутри нее – злится.
Только отыскав в одном из туннелей кусок сырой мешковины и завернувшись в него с головой, чтобы спрятать пижаму и скрыть волосы и лицо, Неверфелл отважилась выйти в пещеру побольше. Там ее сразу подхватила толпа устало бредущих куда-то, давно не мывшихся людей. В воздухе стояла густая вонь гнили и испражнений. Бросив взгляд на решетку под ногами, Неверфелл разглядела еще одну пещеру, пол в которой бугрился кучами всевозможного мусора. Рабочие в масках скидывали его лопатами в овраг, где бежала река, чтобы та унесла отбросы подальше от Каверны. Среди мусора стояли клетки ростом с человека, чье содержимое пребывало в постоянном движении. Тысячи червей и личинок кормились навозом, не ведая, что они, в свою очередь, предназначены на съедение светильникам Каверны.
За узкими арками дверей Неверфелл увидела общие спальни с низкими потолками, там в зеленоватом свете ловушек вповалку спали люди. Ей на глаза попались ясли, где укладывали по дюжине детей в одну кровать. Нянечки ходили между ними с выражением смирения на Лицах, которые этим малышам разрешалось учить. Все вокруг были низкорослыми, едва ли выше самой Неверфелл. Многие дети ходили как-то странно, их колени почти соприкасались, а тщедушные тела сотрясал кашель, слишком сильный для таких крох.
«Ты хотела узнать, как все работает, – произнес беспокойный голос в голове Неверфелл. – Теперь ты знаешь». Ей казалось, будто она глядит на реку, серо-коричневый поток с проблесками мыльно-бледных лиц. А ведь именно так жители Каверны воспринимали чернорабочих – как бездумную силу природы, которую можно подчинить своей воле и заставить выполнять тупую механическую работу, убирать мусор и кормить весь город.
И все же Нижний город жил своей жизнью – жизнью, искаженной унылой монотонностью голого камня и пустых лиц. Воздух содрогался от грохота вращающихся жерновов, ударов поршней и лязга машин, но сквозь эту оглушительную какофонию порой пробивалась песня, которая подстраивалась под ритм механизмов, как человек приноравливается к широкому шагу великана. Неверфелл различала переборы каменного ксилофона – одни сигналы были торопливыми, другие неспешными, третьи почти веселыми. Она заметила, как вместо того, чтобы перекрикивать шум, рабочие общаются при помощи жестов, как пожимают руки при встрече, даже не глядя на неподвижные Лица друг друга.
Когда в серо-коричневом потоке мелькнуло пурпурное пятно, Неверфелл инстинктивно вжалась в стену и принялась обшаривать глазами толпу. Так и есть, впереди виднелся человек в форме следователя. Он стоял прямо посреди коридора, вынуждая остальных огибать его, и явно кого-то высматривал. Время от времени он хватал за руку случайных прохожих, заставляя остановиться. И почти всегда его выбор падал на девочек, ростом и телосложением схожих с Неверфелл.
До нее долетали обрывки разговора:
– …девочка с рыжими волосами… лицо, как стекло…
Следователи не теряли времени даром. Должно быть, они сообразили, что Неверфелл ускользнула через угольный желоб, и кинулись прямиком в Рудники. Неверфелл переплела пальцы, судорожно обдумывая, как ей поступить. Она могла пойти прямиком к следователю и потребовать, чтобы ее отвели во дворец великого дворецкого. Ничто не мешало ей так поступить – ничто, кроме воспоминания о ледяной воде, наполняющей клетку, и предупреждения Зуэль: «Неверфелл, они будут пытать тебя, и ты признаешься во всем, что они скажут».
Кто-то из следователей уже едва не утопил ее, и нет никакой гарантии, что не убийца стоит сейчас перед ней. Если она обратится к нему за помощью, он без труда избавится от нее прямо в Рудниках и легко заметет следы. Но даже если он передаст ее Следствию живой, что тогда? Неверфелл попадет прямиком к следовательнице Требль, а та, как известно, ей не доверяет и пойдет на все, чтобы выпытать «правду».
Стараясь держаться поближе к стене, Неверфелл развернулась и пошла назад. Она подобрала помятое и явно выброшенное за ненадобностью ведро в надежде, что с ним будет выглядеть так, будто спешит по делам. В ведре было полно слизи – видимо, когда-то в нем оставили грязную воду. Неверфелл собрала ее и принялась размазывать по волосам, чтобы замаскировать их цвет.
Куда ей идти? К кому обратиться за помощью?
Эрствиль. Она должна найти Эрствиля. Он говорил ей, что живет в Желтом Локте. В Нижнем городе не было табличек и указателей, так что, отойдя подальше от следователя, Неверфелл обратилась за помощью к местным. Она боялась, что они признают в ней чужую, но выбора у нее не было. Поэтому Неверфелл поплотнее завернулась в мешковину и дернула какую-то женщину за рукав.
– Желтый Локоть? – прохрипела она, пытаясь изменить голос до неузнаваемости.
– На третьем перекрестке налево, потом по лестнице вверх и прямо через три моста. Потом вниз по склону и через плотину, – шепотом ответила женщина. Она не смотрела на Неверфелл, но дружески похлопала ее по руке, прежде чем пойти дальше.
Добравшись до Желтого Локтя, Неверфелл сразу поняла, что пришла в нужное место. Проход расширялся, а потом резко поворачивал и бежал назад. В стене на изгибе виднелись похожие на соты углубления шириной метр-полтора. В каждом лежало одеяло, а некоторые были закрыты грубо пришпиленными кусками ткани. То тут, то там из-под занавесок торчали грязные руки или босые ноги. Когда Неверфелл подошла поближе, одна из занавесок зашевелилась. Мальчик примерно ее возраста высунулся из ячейки и неловко спрыгнул на землю.
