Она взбиралась по лестнице из черных виноградных лоз на золотой балкон, выглядывая потайную дверь. И хотя ей было страшно, она не сомневалась, что обезьяна знает дорогу.
Но когда ее хвостатая спутница открыла дверь, Неверфелл вдруг очутилась в темном зале и увидела перед собой белую маску с зелеными глазами. Она потянулась к маске, но стоило ей прикоснуться к алебастру, он начал покрываться трещинами, и улыбка сменилась выражением боли и ужаса.
– Что вы с ней сделали? – истошно кричала маска, и губы ее осыпались, а рот превращался в рваную дыру. – Почему никто меня не предупредил?
Голос был молодым, моложе маски. От глаз побежала паутина трещин, и изумруды провалились во тьму, оставив после себя пустоту.
– Если бы я знала, я бы никогда… Я бы никогда… – стонала маска.
Поначалу Неверфелл пыталась собрать ее по кускам, но делала только хуже, и вопли маски переросли в хриплый визг. Обезумев от жалости и ужаса, она принялась доламывать ее, разбивать кулаками в пыль, только чтобы прекратить этот жуткий крик. Наконец он оборвался, и от маски не осталось ничего, кроме белого порошка, утекающего сквозь пальцы.
Громко чихнув, Неверфелл проснулась, но несколько секунд еще барахталась в путах сна и молотила кулаками по кровати. И даже когда она успокоилась, руки продолжали гореть от ударов по жуткой маске.
Кто-то громко стучал в дверь. Неверфелл кое-как пригладила волосы, нашла девять наперстков из десяти и надела туфли. Отперев дверь, она увидела Глиняную девочку с Лицом, выражавшим учтивую озабоченность.
– Мадам Аппелин будет очень рада узнать, что вы проснулись. Пожалуйста, идите за мной!
В роще Неверфелл ждала целая группа Глиняных девочек. Возглавляла ее мадам Аппелин – осиная талия перетянута корсетом, волосы идеально уложены, во всем облике – ни следа смятения или расстройства. Неподалеку от них сидела Зуэль – племянница Максима Чилдерсина внимательно изучала носки своих туфель и не подняла глаза, даже когда вошла Неверфелл.
– Ах! – воскликнула мадам Аппелин. – Неверфелл, садись сюда, вот в это кресло. Поскольку у нас осталось не так много времени, давай быстро испробуем все методы. Поппия! Будь добра, займись контрольными точками.
Неверфелл постаралась не вздрагивать, когда Поппия принялась аккуратно постукивать по ее лицу изящным серебряным молоточком, отмечая реакцию. Ей на смену пришла Глиняная девочка с чашкой мази. Она втерла мазь в брови Неверфелл, и у той заслезились глаза от едкого запаха хрена. Затем ей на голову надели обтянутый бархатом тугой металлический обруч, объяснив, что он не даст ей морщить лоб. Судя по тому, с какой скоростью девочки сменяли друг друга, все их усилия были напрасны.
– Как мы и боялись, проблема кроется внутри, – вздохнула мадам Аппелин. – Давайте займемся душой.
Глиняные девочки поспешно зашелестели страницами книг, которые заранее принесли в рощу. Изумленная Неверфелл слушала, как ей читают стихи и рассказы – радостные и печальные, увлекательные и пугающие, но по большей части веселые. Некоторые показались Неверфелл довольно интересными, и они были отлично написаны, но в таком количестве их было трудно воспринимать, да к тому же Неверфелл так и не поняла, зачем они это делают.
– Возможно, обстановка должна быть более жизнерадостной. Сольфи, Мерримам, Джебелет, свет слишком тусклый. Пожалуйста, поднимитесь и подышите на ловушки.
Раздавая указания, мадам Аппелин надела то самое материнское Лицо, которое Неверфелл впервые увидела в сырных туннелях. Она не была готова к тому, что мадам Аппелин будет так же смотреть на кого-то еще, и с удивлением почувствовала, как в груди заворочался колючий шар ревности. Хуже того, Лицо действительно пробудило в девочках рвение, и они торопливо взбежали вверх по железной винтовой лестнице, до того изящной и невесомой на вид, что Неверфелл прежде и не замечала ее среди искусственных деревьев. Вскоре «небеса» и в самом деле засияли чуть ярче.
– Так вы ничего не добьетесь, мадам Аппелин, – вдруг сказала Зуэль.
– В самом деле? – Голос создательницы Лиц сочился скептицизмом.
– Да.
Повисла долгая пауза. Глаза Неверфелл метались с лица подруги на лицо мадам Аппелин в тщетных попытках угадать, что же творится у них на душе.
– Видите ли, я знаю Неверфелл. Она воспринимает других людей как часть себя, лишнюю конечность. И чувствует их боль, как свою собственную. Сейчас она страдает за всех, кого видела в Нижнем городе.
Зуэль замолчала. Мадам Аппелин и Глиняные девочки растерянно перебирали Лица, не зная, какое выбрать. Судя по всему, они впервые столкнулись с подобной ситуацией.
– И как же нам отрезать эту лишнюю конечность? – медленно спросила создательница Лиц. – Как сделать так, чтобы Неверфелл перестала чувствовать чужую боль?
– Никак, – просто ответила Зуэль. – И она сама не может отринуть эти чувства. Неверфелл совершенно не умеет их контролировать. Поэтому нам остается только утешить ее и приободрить. Мы должны убедить Неверфелл, что чернорабочим живется не так плохо.
– Понимаю, – снова вздохнула мадам Аппелин. Она взяла Неверфелл за руки и посмотрела на нее с печальной улыбкой. – Неверфелл, я знаю, увиденное в Нижнем городе огорчило тебя до глубины души, но ты должна кое-что понять. Чернорабочие не похожи на нас. Они воспринимают тяжелый однообразный труд как высшее благо, тогда как роскошь и удобства для них ничего не значат. Они не чувствуют боли и страха, они как камни – ты же не станешь переживать за камень, упавший со скалы? Камни не плачут и не истекают кровью. Иногда при общении с ними может возникнуть впечатление, будто у них есть душа и они что-то понимают, но на самом деле это всего лишь притворство. Ты же не поставишь дрессированных мартышек на один уровень с людьми?
– Но это неправда! – Неверфелл вспомнила Эрствиля, его раздражение и гнев. – Всем просто удобно так думать. У чернорабочих есть чувства, у них просто нет Лиц, чтобы их показать. Они выглядят спокойными и готовыми выполнить любое задание, даже когда у них на глазах умирают близкие люди. И я понимаю, почему им не дозволено иметь больше Лиц. Ведь так проще притвориться, что они отличаются от нас. Так проще относиться к ним, как к грязи под ногами. Я права?
– В высших кругах сейчас обсуждают возможность обучать чернорабочих дополнительным Лицам, – быстро возразила мадам Аппелин. – Но что случится, если детям из Нижнего города дадут несчастные Лица? Они вырастут, понимая, что могут быть несчастны. Посмотрев вокруг, они увидят на лицах грусть и печаль, и от этого их собственное недовольство жизнью будет только расти. С другой стороны, если они будут носить счастливые лица, то скорее поверят, что тоже счастливы. Ведь в действительности нет разницы между тем, счастлив ты на самом деле или только веришь в это.
Неверфелл силилась уложить в голове услышанное, но рассуждения мадам Аппелин расползались, как слеполозы.
– Разница есть! – выпалила она. – Это не одно и то же!
