Концерт. Кабе задумался, почему его сегодня пригласили. Днем Э. Х. Терсоно, автономник Контакта, прислал Кабе официальное приглашение. Послание, написанное чернилами на бумаге, доставил небольшой дрон. Ну, не то чтобы дрон, скорее летающий подносик. Правда, Кабе и без того посещал музыкальные вечера у Терсоно в восьмой день каждого месяца. Официальное приглашение наверняка что-то означало. Неужели ему давали понять, что приход без приглашения – слишком самонадеянный поступок?
Странное дело: теоретически все, кому заблагорассудится, могли присутствовать на концерте – и вообще где угодно, опять же теоретически, – но поведение людей Культуры, особенно дронов, а тем более старых дронов, таких как Э. Х. Терсоно, все еще не переставало удивлять Кабе. Никаких законов, никаких писаных правил, но столько… нелепых ритуалов и церемоний, определенных манер, способов изъявления вежливости. И мода. Мода на все, от мелочей до важнейших, самых значительных событий.
Мелочь: приглашение, написанное на бумаге и доставленное на подносе. Означало ли это, что в моду входит физическая рассылка приглашений и даже повседневной информации вместо обычной связи через дома, бытовые устройства, дронов, терминалы или импланты? Нелепая, утомительная затея! Однако многим такая экстравагантная старомодность придется по вкусу на сезон-другой (ха! в лучшем случае!).
Значительное событие: жизнь и смерть по прихоти! К примеру, некие знаменитости решают прожить только одну жизнь и умереть навеки, а их примеру следуют миллиарды; затем формируется новый тренд – резервное копирование, полная регенерация тел или выращивание новых, перенос личностей в тела андроидов или на еще более причудливые носители, или… в общем, что угодно; воистину пределов не существовало, но суть вот в чем: если так поступали законодатели мод, то за ними следовали миллиарды просто потому, что это вошло в моду.
Неужели такое поведение приличествует зрелому обществу? Бренность как образ жизни? Соплеменники Кабе назвали бы это безумием, инфантилизмом, проявлением крайнего неуважения к себе самим и к жизни вообще – своего рода ересью. Сам Кабе в этом был не уверен, а это означало, что он либо прожил здесь слишком долго, либо проявляет шокирующее неразборчивое сопереживание Культуре – то самое качество, из-за которого он сюда изначально и попал.
Итак, размышляя о тишине, церемониях, моде и о своем месте в этом обществе, Кабе достиг резного, богато изукрашенного мостика, ведущего с набережной на экстравагантную позолоченную деревянную палубу древней церемониальной барки «Солитон». Следы на снегу, утрамбованном ногами множества посетителей, вели к ближайшей станции подповерхностной скоростной линии. Очевидно, выбор Кабе – неторопливая прогулка в снегопад – показался бы им странным. Однако он не коренной обитатель этого города в горах, а на его родине снег и лед редки, так что ему все это внове.
Перед тем как ступить на палубу, хомомданин посмотрел в ночное небо, где пролетал клин больших снежно-белых птиц – они безмолвно пронеслись над семафорами барки вглубь материка, удаляясь от великого Солеморя. Кабе проследил, как стая исчезает за домами, тщательно отряхнул снег с костюма, затем с котелка, после чего взошел на борт.
– Отпуск. Это как выходные.
– Отпуск?
– Угу. Выходные. Они означали раньше полную противоположность тому, что сейчас. Почти точно полную.
– Ты о чем?
– А это съедобно?
– А?
– Вот.
– Не в курсе. Надкуси, и посмотрим.
– Но оно только что шелохнулось.
– Оно только что шелохнулось? Как, само по себе?
– Думаю, да.
– Ну-у, тут дело такое: эволюционируй ты из настоящего хищника, как наш приятель Циллер, – и инстинктивный ответ, скорее всего, будет положительным, однако…
– А что вы там про отпуск?
– Циллер был…
– …он говорил. Противоположное значение. Когда-то в отпуск полагалось расходиться.
– Правда, что ли?
– Ах да, что-то припоминаю. Примитивщина. Эпоха дефицита.
– Людям приходилось самим выполнять всю работу, самим накапливать материальные ресурсы для себя и общества, и они не могли уделять много времени собственным потребностям. И вот они, скажем, работали полдня в течение каждого дня из большей части года, потом им выделялся определенный период времени, который они могли провести на свое усмотрение, накопив достаточно универсальных обменных эквивалентов…
– Деньги. Это такой специальный термин.
– …И вот они выбирали для себя это время и уезжали куда-нибудь.
– Извините, а вы съедобны?
– Вы со своей едой говорите?
– Кто его знает. Я вообще не понимаю, еда ли это.
– В очень примитивных обществах даже такое было немыслимо; там позволялось отдыхать всего несколько дней в году!
– Но я полагал, что примитивные общества вполне…
– Имеются в виду примитивные индустриальные общества. Почувствуйте разницу. И хватит уже в эту штуку тыкать! Ты ее помнешь!
– А она съедобна?
– Съедобно все, что можно сунуть в рот и проглотить.
– Ты понимаешь, о чем я.
– Ну так спроси, придурок!
– Я только что спросил.
– Да не ее! Ох, ну что за дрянь ты себе секретируешь? Тебе не стыдно показываться на людях? Где твой умишник или терминал? Ой, да что угодно!
– Ну, я просто…
– Ясно. И что, все переставали работать одновременно?
– Нет, конечно. Если бы все одновременно бросили работать, всё бы остановилось.
– А-а, ну да.
– Но иногда выпадали дни, когда инфраструктура обслуживалась сокращенным, минимально необходимым числом сотрудников. В остальное время в отпуск уходили в порядке очередности. В разное время, в разном месте, как вы можете догадаться.
– А-га-а…
– А сейчас отпуском, или выходными, называется время, когда мы остаемся дома, потому что иначе не представлялось бы возможным всем собраться вместе. Мы бы не знали своих соседей.
– Я их и так не знаю…
– Да мы все непоседы.
– Сплошной отпуск.
– В старом смысле слова.
– И гедонисты.
– Ноги зудят.
– Ноги зудят, лапы зудят, плавники зудят, усики зудят…
– Концентратор! Это съедобно?
– …зудят газовые мешки, ребра зудят, крылья зудят, ласты зудят…
– Ладно. Думаю, смысл понятен.
– Концентратор? Эй?
– …зудят хваталки, зудят слизевые гребешки, зудят выдвижные колокола…
– Да хватит уже!
