– Они говорят, что не предполагали, как скверно все обернется; они, видите ли, даже не задумывались, удовлетворятся ли предоставленным равноправием те, кто все время его и требовал; им никогда не приходило в голову, что их приятели из низших каст из глупой мстительности возжаждут возмездия, выжидая удобного случая, чтобы свести с врагами счеты. Это же бессмысленно, это же нелогично! – Последнее слово прозвучало как ругательство. – И вот когда здесь началась вся эта херня, они все еще перемещали свои корабли и военный персонал подальше от нас. У них не хватило сил для вмешательства, они не могли связаться с теми, кого подкупили и кому нашептывали советы, потому что эти гады либо сдохли, как Муонзе, либо оказались в плену или в бегах. – Полковник снова выпрямился. – В общем, наша гражданская война в действительности вовсе не была гражданской, ее устроили поганые доброхоты из Культуры. Я подозреваю, что это еще далеко не вся правда. Откуда нам знать, действительно ли они такие все из себя продвинутые? Может, их наука совсем немного лучше нашей и они нас испугались. Может, они нарочно все это подстроили.
Квилан пытался осмыслить услышанное. Полковник продолжал кивать.
– Ну, в таком случае они бы не стали признаваться, – наконец сказал Квилан.
– Ха! Наверное, просекли, что скрыть ни фига не удастся, и решили покаяться, чтобы спасти лицо.
– Но если бы они с самого начала рассказали и нам, и Невидимым, то войны…
– А это без разницы. Может, так или иначе мы и сами бы обо всем узнали. Они просто хотят выкрутиться из дерьмовой ситуации. Представляешь, – Димирдж постучал когтем по краю койки, – они на полном серьезе забросали нас цифрами и статистическими выкладками! Мол, такое случается очень редко, в девяноста девяти и так далее процентах случаев их вмешательство дает благотворные результаты, нам просто тупо не повезло, а им очень жаль, и они все сделают, чтобы помочь нам восстановиться! – Полковник покачал головой. – Сволочи! Не потеряй мы своих лучших на этой проклятой бессмысленной войне, затеянной ими, я бы им самим войну объявил!
Квилан уставился на полковника. У того глаза были широко распахнуты, шерсть на голове встопорщилась.
– Это правда? – вымолвил Квилан, недоуменно качая головой. – На самом деле?
Полковник вскочил, будто подброшенный гневом:
– Квил, посмотри-ка ты лучше новости. – Он огляделся, ища, на чем бы сорвать злость, и глубоко вздохнул. – Это еще не конец, майор. Это не конец, это никакой еще не конец. – Он кивнул. – Ладно, я пойду. Еще увидимся.
Он хлопнул дверью.
Впервые за несколько месяцев Квилан включил экран, дабы убедиться, что слова полковника соответствуют действительности и что перемены в челгрианском обществе были навязаны извне, Культурой, которая, по собственному признанию, не стеснялась предлагать то, что именовала помощью (и что другие бы назвали взятками), проталкивая на руководящие посты желательных ей кандидатов, – советовала, увещевала, уговаривала, ублажала и, надо полагать, угрожала, навязывая свое ви`дение будущего челгрианской цивилизации.
А когда она потихоньку начала ослаблять свой нажим и отводить силы, на всякий случай втихую расквартированные близ челгрианской сферы влияния и колонизации, тут-то все и рухнуло – внезапно и без предупреждения.
Оправдания и извинения были точно такими, как и рассказывал полковник, однако Квилан уловил в них намек, что Культура не привыкла работать с видами, эволюционировавшими от хищников, и что основным фактором провала послужила ее неспособность адекватно оценить как вероятность катастрофических изменений в поведении, которые, начавшись с Муонзе, каскадом полились вниз по уровням реструктурированного общества, так и жестокость, с какой стала реализовываться суровая расплата по счетам.
В это верилось с трудом, но, судя по всему, так оно и было. Он просмотрел много передач, он долго беседовал с полковником и с другими пациентами, которые стали к нему наведываться. Все соответствовало действительности. Абсолютно все.
Однажды, за день до того, как ему впервые позволили встать, он услышал птичьи трели в саду. Он нажал кнопки на панели управления койкой, заставил ее развернуться и приподнять его так, чтобы выглянуть в окно. Птица уже улетела, но он увидел облачное небо, деревья на дальнем берегу сверкающего озера, волны, накатывающие на скалистый берег, и прилизанные ветром травы на лужайках вокруг госпиталя.
«Однажды на рынке в Робунде он купил ей певчую птичку, которая очень красиво пела. Он принес подарок в номер, где она заканчивала работу над диссертацией о храмовой акустике.
Она вежливо поблагодарила его, подошла к окну, открыла дверцу клетки и выпустила птичку; та вылетела и с песней закружилась над площадью. Она следила за птицей, пока та не исчезла из виду, а потом обернулась к нему с выражением одновременно задумчивым, смущенным и вызывающим. Он оперся о дверной косяк и улыбнулся ей».
У него перед глазами все поплыло от слез.
7. Встреча на равных
Важных гостей на Масаке обычно встречали на огромной церемониальной барке из золоченого дерева, украшенной величественными знаменами и отделанной со всевозможной роскошью; воздушный кокон вокруг судна полнился ароматами полумиллиона благовонных свечных шаров. По мнению Концентратора, челгрианскому эмиссару Квилану такое нарочитое проявление роскоши могло показаться излишне подобострастным и чрезмерным, поэтому Разум послал к демилитаризованному боевому кораблю «Сопротивление закаляет характер» простой, но стильный пассажирский модуль.
Встречать Квилана отправились один из худощавых сереброкожих аватаров, дрон Э. Х. Терсоно, хомомданин Кабе Ишлоер и Эстрей Лассилс, представлявшая совет орбиталища, – старуха с загорелым морщинистым лицом и длинными седыми волосами, забранными в пучок. Впрочем, для своего возраста она выглядела отлично: стройная, высокая, с исключительно прямой осанкой, в скромном черном платье с единственной брошью. Глядя, как поблескивают глаза женщины, Кабе решил, что морщины на ее лице – следы улыбок и смеха. Ему она сразу понравилась, как и (учитывая, что совет орбиталища выбирали и люди, и дроны и что совет назначил ее своим представителем), надо полагать, всем остальным.
– Концентратор? – удивилась Эстрей Лассилс. – У тебя сегодня очень матовая кожа.
Действительно, серебристая кожа аватара, одетого в белые брюки и облегающую куртку, поблескивала меньше обычного.
– У челгриан некогда бытовали суеверия насчет зеркал, – пояснил он странно глубоким и зычным голосом; большие черные глаза мигнули, и Эстрей Лассилс увидела свои отражения в зрачках, на миг ставших зеркальными. – Я решил, ради предосторожности…
– Ясно.
– Как дела в совете, госпожа Лассилс? – спросил автономник Терсоно, который, напротив, блестел больше обычного, словно его фарфоровую розоватую оболочку и резную светокаменную рамку тщательно отполировали.
Женщина пожала плечами:
