– Надо полагать, здесь столько места, что они могут себе это позволить.
– Как ты думаешь, я старомоден, если меня это тревожит?
– Нет. По-моему, это вполне естественная реакция.
– У них всего слишком много.
– За возможным исключением подозрительности.
– А вот в этом у меня уверенности нет.
– Знаю. Ну да ладно, поживем – увидим.
Квилан притворил дверь без замка, ведущую в его апартаменты, повернулся и взглянул под ноги, на мостовую галереи в тридцати метрах внизу. Люди прохаживались среди зелени, у прудов, киосков и баров, ресторанов и – гм, чего еще? Магазинов, выставок? Подобрать названия этим заведениям было сложно.
Ему выделили апартаменты на верхнем этаже центральной галереи города Аквиме. С одной стороны открывался вид на город и залив. С другой, и, в частности, из этой застекленной прихожей, – на саму галерею.
Высокогорное расположение Аквиме означало сравнительно суровые зимы, поэтому бóльшую часть времени горожане проводили в закрытых помещениях; вместо улиц под открытым небом, как в местах с мягким климатом, здесь были галереи, перекрытые сводчатыми потолками из самых разнообразных материалов, от старинного стекла до силовых полей. Даже в самую лютую пургу, вот как сейчас, город можно было пересечь из конца в конец, не выходя на открытое пространство и не заботясь о теплой одежде.
Апартаменты находились выше уровня снегопада, сужавшего видимость до нескольких метров, и вид за окнами невольно впечатлял. Город возвели в умышленно архаичном стиле, преимущественно из камня. Здания – красные, бежевые, серые или розоватые – венчали высокие шатровые крыши, устланные черепицей разных оттенков синего или зеленого. Полосы лесов, длинными пальцами тянувшиеся почти к самому сердцу города, добавляли в эту картину новые синие и зеленые тона и вместе с галереями кроили город на кварталы неправильной формы.
Чуть дальше, в нескольких километрах отсюда, обычно блестели под утренним солнцем доки и каналы. За ними, по направлению вращения орбиталища, на пологом горном склоне, уходящем к окраинам города, в ясную погоду виднелись контрфорсы и башенки причудливо украшенного здания, где жил Махрай Циллер.
– А почему бы нам просто не явиться к нему домой?
– Не получится. Узнав, что я прибуду в город, он потребовал, чтобы его жилье снабдили замками. Что произвело слегка скандальный эффект.
– Может, и нам замки навесить?
– Пожалуй, лучше воздержаться.
– Как знаешь.
– Не стоит делать вид, будто нам есть что скрывать.
– Да, лучше не возбуждать подобных подозрений.
Квилан распахнул окно, впустив в апартаменты шум галереи. Послышалось журчание воды, смех и разговоры, птичьи трели и музыка.
Он смотрел, как проносятся под ним дроны и люди на антигравах; кто-то приветственно помахал ему из окна на противоположной стороне галереи; рассеянно помахав в ответ, он вдохнул аромат духов и какие-то кухонные запахи.
Он перевел взгляд на крышу – не из стекла, а из какого-то другого идеально прозрачного материала (из какого именно, можно было уточнить у ручки-терминала, но Квилан этим не озаботился) – и напряженно вслушался, однако завывания ярящейся вьюги в апартаменты не доносились.
– Им нравится обитать в изоляции?
– Да.
Он припомнил галерею на Челе, в Шаунесте, не слишком отличную от этой. Еще до свадьбы, примерно через год после знакомства. Они шли рука об руку и остановились у окна ювелирного магазина. Квилан рассеянно глядел на выставленные в витрине украшения и размышлял, не купить ли какое-нибудь ей в подарок. А потом услышал от нее тихо, едва различимо, с каким-то сдержанным восхищением:
– Ммм, ммм, ммм, ммм.
Вначале он решил, что она над ним подтрунивает, но через миг осознал, что она, напротив, произносит это непроизвольно.
Как только он это понял, его сердце преисполнилось любовью и восторгом; он обернулся и порывисто обнял ее, смеясь при виде удивленного, сконфуженного, мимолетно счастливого выражения.
– Квил?
– Извини. Да.
Снизу, с мостовой, донесся смех – звонкий, глубокий, беззастенчивый, чисто женский смех. Квилан слушал, как перекатывается эхо в замкнутом пространстве галереи, и вспоминал место, где эха вовсе не было.
Всю ночь перед отлетом они пьянствовали – эстодьен Висквиль с многочисленной свитой, белошерстый громила Эвейрл и он, Квилан. На следующее утро Эвейрл, хохоча, согнал Квилана с постели и заставил принять холодный душ. Едва Квилан пришел в себя, его тут же затолкали в СВВП, который доставил их на аэродром суборбитальников; оттуда они отправились на экваториальный космодром, где пересели на коммерческий рейс до небольшого орбитального модуля. Там уже ждал демилитаризованный военный корабль, бывший приватир. Похмелье Квилана еще не успело полностью рассеяться, а они уже покинули систему и двинулись в глубокий космос. Тогда он понял, что избран для непонятной пока миссии, и вспомнил, что именно случилось накануне.
Они сидели в банкетном зале, отделанном под старину; три стены были увешаны охотничьими трофеями – головами различных зверей, а стеклянные двери в четвертой стене открывались на узкую, выходившую к морю террасу. В распахнутые двери задувал теплый ветерок, в зале пахло океаном. Двое слуг, Ослепленные Невидимые в белых штанах и куртках, разносили ферментированные и дистиллированные напитки различной крепости, как полагалось на армейских попойках.
Закуска была чисто символическая и соленая, опять же в соответствии с традициями. Возглашали тосты, устраивали застольные игры; Эвейрл и еще один челгрианин, сложением почти не уступавший белошерстому громиле, на спор прогулялись по парапету террасы над двухсотметровой бездной. Первым прошел соперник Эвейрла, но Эвейрл его перещеголял – на середине пути остановился и одним глотком осушил стакан.
Квилан пил умеренно, гадая, ради чего все это устроили, и подозревая, что попойка – своего рода испытание. Он старался не слишком выпадать из компании и с напускной веселостью принял участие в нескольких играх, хотя наверняка его притворство было легко заметить.
Вечеринка продолжалась. Пирующие начали разбредаться по своим спальням. Вскоре за столом остались лишь Висквиль, Эвейрл да Квилан. Их обслуживал более крупный из двух Невидимых, массивнее Эвейрла. Слуга с необыкновенной ловкостью сновал по залу между столиками: он то и дело поворачивал голову с зеленой повязкой на глазах, а белые одежды в тусклом свете придавали ему сходство с привидением.
Эвейрл подставлял слуге подножки, пока тот не уронил поднос с бокалами. Белошерстый запрокинул голову и громогласно захохотал. Висквиль посмотрел на него, как снисходительный родитель на избалованного сынка. Здоровенный слуга извинился и ушел в подсобку за метлой и совком.
