Хатин только молча кивнула, пытаясь прийти в себя.
Мама Говри еще некоторое время смотрела на нее.
– Ты ведь успеешь все приготовить? – переспросила она, и Хатин кивнула. Мать погладила бритый лоб дочери своими грубоватыми пальцами. Хатин ощутила заключенные в этом жесте любовь и одобрение, и ей во что бы то ни стало захотелось оправдать их.
Мама Говри не была холодной или злой, это нужда заставила ее сделаться тверже и жестче. Мир казался ей комом затвердевшего теста, который только и ждал, когда она погрузит в него теплые, сильные пальцы, разомнет и придаст нужную форму.
Арилоу согласилась, чтобы уши ей изнутри выкрасили в тот же мраморно-белый цвет, который придали ее лицу, и после Хатин выглянула наружу.
С некоторым волнением она обнаружила, что инспектор уже в деревне и беседует о чем-то с Уиш и одной из ее дочерей. Между Уиш и Эйвен, двумя лучшими ныряльщицами за жемчугом, давно шла борьба. За жемчугом ныряли исключительно женщины: говорили, будто у мужчин легкие меньше, – и каждая ныряльщица яростно оберегала «свой» уголок рифа. Долгие годы Уиш наслаждалась ловлей в самом завидном месте, пока не появилась молодая соперница – Эйвен. Для Уиш это стало ударом, а последней каплей послужили дела семейные.
Два года назад младшую дочь Уиш убил один пришлый землевладелец. Магистрат признал убийство несчастным случаем, и виновник, заплатив штраф, покинул городок. Событие не принесло бы ничего, кроме горя, если бы Эйвен не убедила старшего сына Уиш, Феррота, в необходимости исполнения заслуженного наказания для виновного. И вот однажды утром Феррот покинул деревню – с небольшой котомкой за спиной и странным, отстраненным и суровым выражением на лице. Лишь потом безутешная мать узнала, что он отправился «искать мщения», оставив прежнюю жизнь – лишь бы выследить убийцу сестры. В деревне шептались: «Он ушел, примкнув к “Возмездию”», «Отныне его семья – мстители». Хатин понимала, что речь шла о тайном союзе хитроплетов, принесших клятву мести и помогавших друг другу доводить задуманное до кровавого конца. Больше Феррота не видели, и семья Уиш этого не забыла. Они продолжали выказывать семье Арилоу должное почтение, однако за ним все еще скрывалось холодное презрение и обиды.
Оставшийся у Уиш сын, четырнадцатилетний Лоан, резким движением ноги присыпал ступни Хатин теплым песком. Та вздрогнула, и Лоан заулыбался.
– Ты в таком виде собираешься инспектора встречать?
Хатин внезапно осознала, как выглядит: припорошенная красной пылью, в волосах – мушки. От стыда ее лицо побагровело.
Лоан демонстративно снял что-то с ее одежды и с хмурой улыбкой присмотрелся к этому. Потом лизнул и, не успела Хатин отпрянуть, прилепил ей на нос.
– Ступай умываться, – сказал Лоан и неторопливо побрел прочь.
Сняв с носа кружок, вырезанный из белого лепестка, Хатин поняла, к чему он клонит. Пыль и золотистая, похожая на огненные шутихи россыпь пыльцы на ее темной юбке служили свидетельством того, что этим утром она побывала в горах. Если Прокс застанет ее в таком виде, то без труда догадается, что те двое мальчишек погнали вьючную птицу в Земли Праха намеренно, по ее просьбе. А увидев на ее одежде кусочки лепестков, похожие на крохотные полные луны, заподозрит, что оспинки, которые прогнали его прочь от поклажи на целых десять минут, выедены отнюдь не молодыми жучками, а искусно сделаны ловкими ноготками девочки. Ему в одночасье станет ясно, что все его недавние злоключения – это часть ее плана, целью которого было порыться в его вещах и раздобыть ключи к заданиям.
Хатин встала на камни и ополоснула ноги морской водой, отряхнулась. Вернувшись, она увидела взмыленного и изможденного Прокса: тот шел по тропинке и подгонял упирающуюся птицу-слона. Жалость смыло приливом паники.
Теперь уже ничто не остановит проверку.
* * *
Когда Скейн вошел в пещеру и сел напротив Арилоу, она не подняла головы. Окруженный собственным жутким флером тишины, он ждал и не спешил заговаривать или начинать проверку.
Хатин, не отрываясь, глядела на свои руки, и, не желая демонстрировать то, как предательски они дрожат, положила их себе на колени. Быстро покопавшись в поклаже на птице, она отыскала три бутыли и три ларчика, но склянок для испытания нюха не было. Наверняка лежали в карманах у Прокса, и прямо сейчас он их где-то закапывает. Оставалось надеяться, что мальчишка, посланный шпионить за ним, не подведет.
Занавеска снова отдернулась и вошел Прокс, успевший наскоро причесаться. Соглядатая Хатин видно не было. Сколько она ни спешила утром, сколько ни готовилась, а первое испытание так и останется без прикрытия.
Внезапно кто-то заскреб палкой о занавеску. Ни Скейн, ни Прокс внимания не обратили, но Хатин поднялась и неверным шагом прошла к выходу из пещеры.
Снаружи ее ждал мальчик. У Хатин от облегчения стиснуло горло. Она спустилась по веревочной лестнице и отвела мальчишку подальше от устья пещеры.
– У входа в Хвост Скорпиона, – только и сказал он. Так вот где, значит, Прокс зарыл три склянки с запахами.
На предосторожности времени не оставалось. Хатин прижалась губами к уху мальчишки и зашептала:
– Ты выкопал их. Рассмотрел? Под каким камнем какая из них зарыта?
– Времени не было, – пробормотал он, пожав плечами.
Хатин вновь окатило волной паники. Она прижала ладони ко рту, но потом, глядя на мальчишку глазами полными ужаса, улыбнулась сквозь пальцы. Насколько она знала, блуждающее зрение Скейна могло уличить их, так что выглядеть эта беседа должна была лишь как бесплодные попытки мальчика добиться расположения девочки.
– …раскидай их! – с улыбкой сказала Хатин ему на ухо, немного подумав. – Вернись! И раскидай все камни! Как будто ракушки ищешь! Быстро!
Двигаясь все также неуверенно и дрожа всем телом, Хатин вернулась в пещеру, ожидая застать Скейна в тишине, сидящим вполоборота и искоса поглядывающим на нее. Однако он разговаривал с Арилоу и едва ли заметил возвращение Хатин.
– Итак, госпожа Арилоу, где вы сейчас?
Хатин украдкой наклонилась к сестре и поиграла пальцами у нее на ладони. Говорить она не могла до тех пор, пока не притворится, что переводит для нее.
– Арилоу, прошу, – зашептала она сестре на ухо, – скажи что-нибудь, пожалуйста…
Словно услышав ее, старшая девочка слегка нахмурилась, и из ее уст пролился мягкий поток расплавленных слов.
– Я здесь. – Хатин говорила уверенным холодным тоном на языке знати, как обычно, когда переводила Арилоу. – Надеюсь, вы простите меня, что я не надеваю тело. Для меня это утомительно, и я предпочитаю оставаться начеку.
– Понимаю, – сказал Скейн и улыбнулся, не столько губами, сколько интонацией голоса. – Вы готовы?
Нет, подумала Хатин. Нет-нет-нет…
– Да, – сказала она.
– На первом этапе мы проверим вашу способность перемещать обоняние. Мы выпустим свои разумы и отправим их за занавеску… – Голос Скейна сделался спокойным и монотонным. Он точно на ходу выпустил свой разум, однако продолжал сидеть прямо, не шелохнувшись. – Перенеситесь к склону скалы. Двигайтесь, пока не наткнетесь на огромную фигурную трещину в нем. Теперь отыщите крупную плиту синего камня… – Скейн умолк. Его взгляд метнулся из стороны в сторону раз, другой. Брови дрогнули. – Прокс, – уже другим тоном обратился он, – там мальчишка, роется в камнях. Будь добр, пойди и попроси его прекратить.
