– Тех, кто заслуживает остаться там, наверху? – скрестив руки на груди, спросил Феррот. Все остальные, глядя в пламя костра, медленно кивнули.
– Они – не просто пленники Минхарда Прокса, – пробормотала Плясунья. – Владыке, – она мотнула головой в сторону Копьеглава, – это не понравится. Он не любит, когда вторгаются на его земли, но вот они там, и он сочтет себя вправе прибрать их как жертву или покарать. – Голос ее звучал враждебно и в то же время в нем звучали нотки какого-то слепого поклонения, словно вулкан доводился ей сварливым дядюшкой.
– Подобраться к нему незаметно все-таки можно, – напомнил Феррот. – Хатин вообще-то сидит на нашем пропуске.
Подскочив, Хатин упала на колени и обернулась. Оказалось, она сидела прямо на свернутом длинной колбаской полотнище. Только сейчас она уловила его влажный дымный запах. Одернула уголок мешковины и увидела под ней темную ткань, от которой на пальцах остались синеватые мутные разводы.
Хатин огляделась – в окружившие ее лицах, во всех, кроме двух, отражалось ее изумление. Из-под покрова Плясунья уставилась на Феррота одним глазом, маленьким сгустком гнева.
Феррот печально и едва заметно пожал плечами.
– Кисляки сами настояли, думали, нам пригодится, чтобы вернуть их Скиталицу.
Несколько хитроплетов, морщась, обернулись на шатер губернатора. У всех в голове была одна мысль: градоначальник ехал в экипаже и не догадывался, что над головой у него трясутся, свернутые в рулон синей ткани, его почитаемые предки.
– Это же просто флаг, – зашипел Феррот. – Да градоначальник взглянет и не поймет, как его изготовили.
– Феррот, – сказал Джейз, – тебе все объяснит толпа разгневанных людей, когда отправишься в Пещеру Пещер.
– Ну хорошо. – Плясунья сбросила с головы лохмотья и задумчиво расправила дреды. – Пойдем под защитой флага. Но это будет задание для тех и только для тех, кто завершил свой поиск. У остальных еще есть дела, им рано отправляться в Пещеры. Пусть пока остаются с градоначальником.
Джейз, Феррот, Лоулосс и Мармар медленно кивнули. И без слов было ясно, что те, кто отправляется в гору, могут не вернуться.
– А как же я? – спросила Хатин. Никто не ответил. Никто не смотрел ей в глаза.
Повинуясь внезапному порыву, она запустила руку в складки кушака. Да, там еще лежал маленький узелок. Она сжала его, ощутив внутри комочек чего-то зернистого.
– Стойте, без меня вы не пойдете… Я должна идти. Даже если флаг скроет вас от владыки, он все равно заметит, когда его пленников поведут в долину. Плясунья, мне кажется, я знаю, чем его отвлечь. Смотри, что у меня сеть. Это подарок ему от его владычицы.
В кушаке у нее лежала частичка Скорбеллы, которую владычица велела передать Копьеглаву. Вулкан был беспощаден, но у него имелась слабость – вроде щербинки на кромке жерла. Он ведь не Повелитель Облаков и своего прошлого не забыл. Нет, память о прошлом пылала в нем, и сердцем воспоминаний была любовь к Скорбелле.
Молчание, в которое все пораженно погрузились, нарушил Томки:
– Мне кажется, Хатин справится. Сами знаете, на что она способна, когда одержима.
– Когда что? – ошеломленно уставилась на него Хатин.
– Ой… прости. – Томки дружелюбно наморщил бровь. – Не одержима, а… ну, знаешь, когда в тебя кто-то вселяется и заставляет всех вокруг тебе подчиняться.
– О, ты про это. – Морщины на лбу Феррота разгладились. – Как тогда в канаве недалеко от Города Зависти, а потом на рыночной площади, когда Хатин забрала ту женщину в Резерв, и еще когда на дворец напали, и…
– …когда ты меня ударила, – Томки немного смущенно улыбнулся Хатин. – Знаешь, когда у тебя меняется голос, когда ты сама меняешься, а эти мелкие тревожные морщинки у тебя на лбу разглаживаются и в тебе вдруг появляется восемь футов росту…
– Нет во мне восьми футов росту…
– Конечно, не восемь футов, Томки, – мягко поправил Джейз. – Ну да ладно. Раз уж Хатин не желает говорить о духе, что вселяется в нее, следует это уважить.
Хатин хотела было снова возразить, но Плясунья подалась вперед. В ее глазах блуждали алые отблески костра, точно фонари припозднившихся странников.
– Ты уверена, что это – твой путь?
Хатин кивнула, и ее мир, которому так не хватало сна, накренился и подпрыгнул.
– Тогда идем. – Плясунья поднялась на ноги. – Скажем градоначальнику, что наши пути расходятся. Остальные все спите. Я разбужу вас, когда ночь полностью вступит в свои права.
Шатер расположился на краешке леса, и вокруг него носились, петляя, светлячки, будто звездочки перед глазами, когда вот-вот упадешь в обморок. Вблизи, хотя мозг и не работал уже, Хатин заметила и другие огни: свечи и головешки. Их держали в руках стражники, стоявшие, словно завороженные, у входа в шатер. Впрочем, Хатин, как лунатик, вошла бы в самую их гущу, если бы на плечо ей не легла тяжелая и твердая рука Плясуньи и пальцы ее не сжались, веля остановиться.
Среди гвардейцев стоял бледный, как воск, губернатор, и выглядел он зачарованным. Он разговаривал с деревом. У дерева было лицо. И дерево это отвечало ему.
Это хищная молодая лоза, осознала Хатин, из той породы, что плотно оплетает дерево, а после, когда само дерево, задушенное, истлеет, превращается в подобие пустого сосуда. Как и прочие дети, Хатин любила порой прятаться в таких – забиралась внутрь по отросткам, как по ступенькам.
Лицо у дерева было длиннее бессонной ночи и горше потревоженных грез. Глаза матово поблескивали безумием. Даже улыбка была не настоящей улыбкой, а просто прорезью, инкрустированной металлом и самоцветами.
– Все, что от тебя требуется, – на грубом подобии языка знати говорило дерево-Джимболи, – это лишь принести мне птичку. Птичку в клетке. Иначе…
Из переплетения лозы показалась худая смуглая рука. Она сжимала горшок в виде пузатого сановника. Урну с прахом – с погоста, где покоились предки градоначальника.
Глава 34. Зуб за зуб
Хатин резко вынырнула из состояния, в котором разум все воспринимал, как сон, и поняла, что видит: Джимболи шла за ними след в след, таясь по канавам, выжидая момента, чтобы поговорить с градоначальником, пока «Возмездие» не слышит. Она могла сдать их на первом дорожном посту, но испугалась, наверное, что в суматохе Риттербит может выпорхнуть из клетки.
Гвардейцы застыли в неуверенности, глядя на хозяина. Градоначальник же замер, вскинув руку, словно бы веля им стоять, да так и забыл опустить ее. Плясунья затаилась во тьме, хмуро наблюдая за странной беседой, и тут Хатин вспомнила, что Плясунья не понимает языка знати.
– Надеюсь, вы не думаете на меня сейчас напасть, – продолжило дерево-Джимболи; ее лицо возвышалось над землей где-то в двенадцати футах. – Кажется, это, – она повертела горшок в руке и сердито посмотрела на него, – пятнадцатый герцог Седролло.
