Все твердят о «скудных урожаях» в последние несколько лет, как будто хорошее лето решит все беды. Почва под нашими фермами оскудела, а мертвые теснят нас к пустыням. Даже большая часть джунглей и та уже обещана мертвым. Люди хотят есть. Если не начать возделывать склоны вулканов, а из их недр не добывать сокровища, то на следующий год или еще через один начнется голод.
Землепашцы острова постепенно побеждали в себе страх перед вулканами, брались возделывать нижние склоны. Но этого было слишком мало, и продвигались они слишком медленно, чтобы остановить приход голода.
И потому, да, мы приняли решительные меры. Устроили трудовой лагерь на Клык-Горе, где добывают серу, которую мы потом обмениваем на еду для острова. Мы похищали хитроплетов из деревень, чтобы они трудились на благо Острова Чаек и вернули долг предков. В конце концов, худшее, что могло произойти, если бы Клык-Гора изверглась, – это временное сокращение численности паразитов. Хитроплеты плодятся быстрее мышей.
Однако Совет Скитальцев узнал о наших… небольших проектах. И они были убеждены, что вулканы пробуждаются. Тогда Совет пришел к нам с ультиматумом: мы должны были закрыть тайные шахты и – самое ужасное – рассказать всем, что вулканы стали небезопасны, переселить людей подальше от них.
Они сами создали конфликт. В конце концов у моих руководителей не осталось выбора. Если бы Скитальцы разгласили свои знания, шахты закрылись бы, фермеры бежали со склонов, и на острове начался бы голод. Говорю же, некоторых вещей просто нельзя избежать.
– Так же думали наши жрецы двести лет назад, – тихо проговорила Хатин. – И они тоже ошибались.
– Мне неприятно сообщать вам, – сказал Прокс, пытаясь перекричать грохот каменного дождя снаружи, – но если говорить о пробуждении вулканов, то кот уже выскочил из мешка.
– Господин Прокс! – раздалось с улицы. – С вами все хорошо?
– Выламывайте дверь! – закричал Камбер, прежде чем его успели заткнуть. Дверь распахнулась внутрь, и когда Прокс, Хатин и Плясунья обернулись, Камбер улизнул в кабинет Прокса. Раздался звон стекла, и когда дверь открыли, то обнаружили, что в кабинете пусто, а одно окно выбито.
– Что?.. – Двое ворвавшихся в зал правосудия были одеты в камзолы поверх опаленных ночных сорочек, а в волосы им набился серый пепел. Они ошеломленно уставились на Плясунью и Хатин.
– Ничего страшного, все хорошо, – Прокс ожесточенно растер щеки ладонями, пытаясь заставить ум работать. – Эти люди со мной. Пусть все готовятся уходить из города. Все до единого. Немедленно. Если встретите господина Камбера – арестуйте. И… не позволяйте ему говорить с вами, а то упустите.
* * *
В любую другую ночь жители Гиблого Города не обрадовались бы, если бы их выдернули из постелей и велели покинуть город. Еще меньше им понравилось бы, узнай они, что поступают так по требованию маленькой хитроплетуньи и предводительницы «Возмездия». Впрочем, этой ночью их миру пришел конец, и люди ждали указаний.
Они выскакивали из дверей, накрыв головы чайными подносами, перевернутыми стульями, толстыми одеялами. Людям раздавали обсидиановые ведра – вместо шлемов. Кругом сыпались с неба и плясали на улицах мелкие серые камни, игривые и подозрительно легкие, словно застывшая пена.
Прокс пытался организовать толпу, перекрикивая грохот падающего сверху щебня. Надо было уговорить людей бросить пожитки; одну старушку пришлось нести прямо в ее же плетеном кресле. Плясунья рассказала о заброшенных храмах в лесистых предгорьях и что там можно найти укрытие. Но хватит ли места для всех?
Близилось время рассвета, однако небо темнело, а не прояснялось, и ветер менял направление.
– Стойте! Что вы делаете?
Прокс рассвирепел, как маленький смерч, и помчался к местному золотых дел мастеру и бригадиру добытчиков обсидиана. Те обернулись, но тачку, из-за которой дрались, не выпустили. Пытаясь перекричать шум камнепада, они принялись объясняться. Оба хотели сгрузить в тачку хранившиеся дома урны с прахом предков, при этом скидывая на дорогу урны соперника. Чуть дальше по улице Прокс увидел, как семьи вытаскивают из мертвого сердца города тяжеленные сундуки, снабженные погребальными печатями.
– Вот именно! Мы оставляем мертвых! Всех мертвых! Без исключения! – Люди заохали, а после протестующе взвыли. Прокс нагнулся к упавшей девочке, которая держалась за обожженную лодыжку. Ухватил ее под мышки и, подняв, показал золотых дел мастеру. – Ваши предки второй раз в пепел не обратятся, а вот она – может. Бросьте тачку, иначе к утру сами все прахом станете.
Девочка заплакала в голос, а золотых дел мастер неохотно выпустил ручки тачки.
– Отлично. Понесешь ее. – Прокс сунул ювелиру девочку, и та обвила ручонками его шею. Для нее золотых дел мастер стал спасителем – только что избавил от страшного дяденьки с покрытым шрамами лицом.
В сгущающемся мраке толпа медленно потянулась из города, а Прокс сорвал голос, крича на тех, кто думал, что нашел легкий путь побега – по дороге, вдоль основания коварной долины. Лицо его раскраснелось, волосы торчали во все стороны, но ни у кого это не вызвало веселья. Охваченные паникой беженцы карабкались по лесистому склону.
* * *
Высоко-высоко, в кратере Копьеглава, все покрылось коркой пепла, а поверхность дымящегося озера превратилась в кашу. То и дело в нее падали подброшенные высоко вверх камни размером с телегу: они оставляли в вязкой жиже дыры, в которых вода, отражая румяные облака, сверкала начищенной медью.
Из воды торчала огромная глыба, которая так напугала Хатин. Всякий раз, как гора вздрагивала, глыба понемногу менялась, в ней стала появляться щель, как ямочка на подбородке.
И тут, где-то глубоко под поверхностью озера лопнул огромный пузырь кипящего камня.
На миг наступила тишина, будто мир ахнул, осознав некую крохотную и в то же время значительную перемену, будто заметив, как разбивается его сердце. В следующий же миг сквозь невидимую трещину под поверхностью озера просочилось тысячелетнее пламя и повстречалось с темной, прозрачной водой. Вода и огонь полюбили друг друга, сливаясь в разрушительном экстазе.
Из их союза родилось нечто. Оно с ревом подбросило пол-озера к невидимым звездам. Ударило в глубокую трещину в кромке кратера, вырвалось и понеслось по узкому руслу, ведущему к Скорбной Лощине.
* * *
Перемену Хатин ощутила еще прежде, чем услышала. Наступил момент невесомости, как будто мир решил, что низ – это верх, а потом передумал, пока ничего еще не тронулось с места. Наступило крещендо, медленно приоткрылась огромная дверь в ревущий мир.
Хатин обернулась и уставилась на вулкан. Не было потока огня. Нет, то, что она увидела, было куда хуже. Свирепая, ревущая волна черноты гуще самой тьмы неслась по склону с невообразимой скоростью. Один за другим поросшие лесом гребни исчезали, поглощенные этой тенью. И пока Хатин, завороженная, смотрела, ветер переменился, и в лицо ей ударила, сбивая на землю, стена опаляющего жара. Кругом затрещали канонадой деревья – они гнулись и ломались под натиском этой невидимой силы, шипели и роняли ветви.
