Все это случилось слишком быстро для нее.
– Вы убиваете людей. Не только посов. Ни в чем не повинных прохожих.
Юстас спокойно кивнул. Его лицо было непроницаемо и почти лишено эмоций.
– Это правда. Поверь, куда меньше, чем наш великолепный председатель, но такие вещи всегда имеют свою цену.
Его спокойный тон ошеломил ее.
– Это не оправдание.
– А я думаю, да. Позволь спросить тебя. Как думаешь, что сделают красноглазые после сегодняшнего удара?
Сара ничего не ответила.
– Тогда я тебе скажу. Устроят возмездие. Со всей жестокостью. Дело будет плохо.
Она поглядела на Юстаса, потом на Нину, потом снова на Юстаса.
– Но зачем вам это надо?
Юстас глубоко вдохнул.
– Постараюсь объяснить это просто, как я это понимаю. Идет война, Сара. Не больше, но и не меньше. И в этой войне мы в подавляющем меньшинстве. Мы ухитряемся внедряться в их организацию почти на всех уровнях, но на их стороне количество. Мы никогда их не победим в прямом противостоянии. Наш театр военных действий – в области психологии. Расшатывать власть. Изнурять их. Каждый, кто попадает в тюрьму, – чей-нибудь отец, жена, сын или дочь. За каждого, кого красноглазые отправят на корм, в наши ряды встанут двое. Может, это выглядит жестоким. Но так оно и есть.
Он помолчал, давая ей осознать его слова.
– Может, для тебя это лишено смысла. Но со временем ты это поймешь, если мое ощущение насчет тебя правильно. В любом случае результат сегодняшнего дня в том, что ты больше не существуешь. И это делает тебя исключительно ценной для нас.
– Ты хочешь сказать, что спланировал это?
Он пожал плечами, давая понять, что вопрос куда сложнее, чем она думает.
– Есть планирование и планирование. Большая часть того, что мы делаем, основана на правильном расчете времени и удаче. Но в твоем случае, чтобы тебя вытащить, пришлось изрядно подумать. Мы некоторое время следили за тобой, ждали подходящего момента. Все сложилось, когда возникла ситуация с Джеки. Эпизод на заводе биодизеля был спланирован, как и ее внезапное исчезновение из барака ночью. Она знала, что ты пойдешь в больницу искать ее. Честно говоря, я сам считал все это слишком сложным делом, сомневался, но все решила ее уверенность в тебе. И я рад тому, что она оказалась права.
Сознание Сары поплыло, наполняясь недоумением. Нет, начало тонуть.
– Джеки… одна из вас?
Юстас кивнул.
– Она была с нами с самого начала, старшим оперативником. Даже сказать тебе не смогу, сколько ударов она спланировала. А ее последним заданием стало привести тебя сюда.
Сара попыталась найти слова для ответа и не смогла. Просто не могла сопоставить ту женщину, которую она знала, с тем, что рассказывал Юстас. Джеки? Участник восстания? Больше года она практически все время была на виду у Сары. Они спали в метре друг от друга, работали бок о бок, сидели рядом, когда ели. Рассказывали друг другу все. Это бессмыслица, это невозможно. И она спросила.
– Что ты хотел сказать, сказав «последнее»?
Что-то переменилось. Юстас поглядел на Нину, а потом снова на Сару.
– Прости, – сказал он. – Джеки мертва.
Эти слова были для нее, будто оплеуха.
– Она не могла!
– Боюсь, это так. Я понимаю, что она много для тебя значила.
– Они не забирают людей из больницы до темноты! Я грузовик видела! Мы должны забрать ее!
– Сара, послушай…
– Еще есть время! Мы должны что-то сделать! Почему вы ничего не делаете?
– Потому, что уже поздно, – ответил Юстас. Помолчал, глядя на ее лицо зрячим глазом. – Джеки не было в больнице. Именно это я хотел тебе сказать. Джеки сидела в машине.
Ощущение такое, будто в ней что-то сломалось. Именно такое чувство. Что-то сломалось внутри. Последний рывок, последняя нить, соединявшая ее с прежней жизнью, была порвана. Она поплыла неизвестно куда.
– Она знала, насколько серьезно больна. В лучшем случае протянула бы еще пару месяцев, прежде чем ее бы отправили на корм.
Юстас наклонился ближе.
– Она хотела, чтобы случилось именно так. Завершающий момент прекрасной карьеры. Она не желала, чтобы это произошло иначе.
– Она мертва, – сказала Сара просто так, никому.
– Она сделала то, что должна была сделать. Джеки была героем сопротивления. А теперь здесь ты, чтобы занять ее место.
Сара даже не могла заставить себя заплакать. Странно, почему так. И вдруг она поняла. Она выплакала уже все слезы, положенные в этой жизни. У нее их просто не осталось. Как странно, когда плакать не можешь. Так любить человека, как она любила Джеки, и не ощутить в своем сердце скорби.
– Почему я?
– Потому что ты их ненавидишь, Сара. Потому что ты их не боишься. Я увидел это в твоих глазах в тот день, в грузовике. Ты помнишь?
Сара кивнула.
– Есть два типа злости. Одна дает тебе силу, другая – забирает ее. У тебя – первая. Я всегда знал это про тебя. И Джеки знала.
Это правда. Она ненавидела их. Ненавидела их за их злорадные взгляды, за их небрежную, сквозь смех, жестокость. Ненавидела за жидкую кашу и ледяной душ, за ту ложь, которую они заставляли ее выкрикивать вместе со всеми, за их дубинки, за их самодовольные улыбки. Ненавидела их до мозга костей, каждой клеточкой своего тела. Ее нервные клетки пылали ненавистью, ее легкие вдыхали и выдыхали эту ненависть, ее сердце стучало, прокачивая по сосудам эликсир неразбавленной ненависти. Она осталась в живых, потому что ненавидела их, и более всего она ненавидела их за то, что они забрали ее дочь.
Потом она поняла, что Юстас и Нина ждут, когда она заговорит. Поняла, что все, что они сказали и сделали, служило лишь одной цели. Медленно, шаг за шагом подвести ее к краю пропасти. Сделав следующий шаг, она уже никогда не будет собой.
– Что вы хотите от меня?
VII. Изгой
…Как мухам дети в шутку,
Нам боги любят крылья обрывать.
Шекспир, «Король Лир», Акт IV, сцена первая
40
Всех троих подобрал патруль Внутренней Службы утром. Их выслали на поиски пропавших заправщиков. К этому времени Питер, Майкл и Лора выбрались из убежища и вернулись на место нападения. От взрыва образовалась широкая, не меньше полусотни метров, воронка, а на полях вокруг валялись искореженные обломки машин. От продолжавших гореть луж нефти вверх поднимался черный маслянистый дым, марая собой небо, в котором уже кружилось облако птиц-стервятников. Вперемежку с обломками лежали тела, почерневшие, обгоревшие до хруста. Если чьи-то из останков и принадлежали напавшим, теперь определить это было уже невозможно. От загадочного блестящего фургона остались лишь несколько листов хромированного металла, ничего не значащих.
