Голос Алиши раздался в пещере, будто гром, будто она нечаянно нарушила тишину, десятилетиями царившую тут.
– Кто ты, черт побери?
Мужчина обратил к ней замершее слепое лицо на звук. По его подбородку и губам текла кровь. Алиша увидела на его шее синеватую татуировку, изображение змеи.
– Отвечай.
Еле слышный выдох, скорее, выдох, чем слово.
– Иг… Иг…
– Иг? Так тебя зовут? Иг?
– … насио.
Он сморщил лоб.
– Игнасио?
Позади раздался хруст костей под ногами. Алиша резко развернулась, и ей в лицо ударил свет фонаря винтовки Питера.
– Я же сказала тебе, подожди.
У Питера было ничего не выражающее лицо, он будто был загипнотизирован зрелищем человека, скрючившегося на полу.
Алиша ткнула стволом винтовки в лоб сидящему.
– Где он? Где Мартинес?
Из незрячих глаз потекли слезы.
– Он нас оставил.
Будто болезненный стон.
– Почему он нас оставил?
– Что ты хочешь сказать, что он вас оставил?
Мужчина на ощупь коснулся ствола винтовки, схватил его и приставил к своему лбу.
– Умоляю, – сказал он. – Убей меня.
Летучие мыши. Сотни, тысячи, миллионы. Они сорвались с потолка тоннеля, отовсюду, будто заполняя собой воздух, поглощая собой все чувства Додда, зрение, слух, обоняние. Нахлынули на него, будто волна, утопив его в своем животном безумии. Он пытался отмахиваться, пытался не дать им коснуться лица и глаз, ощущал их укусы, не осознавая этого, того, как они впиваются в его плоть. Будто непрекращающиеся уколы. Они тебя на куски порвут, говорило ему его сознание, этим все и кончится, это твоя ужасная судьба, погибнуть в этой пещере, когда тебя летучие мыши на куски порвут. Додд закричал, и этот крик стал осознанием боли, самим по себе, его сознание и тело стали едины, ощущая ужас смерти, и он нажал на кнопку взрывателя, светящуюся – телом своим ощущая это растянувшееся мгновение, будто удар. А, черт, было его последней мыслью.
Ударная волна от заряда, взорванного раньше времени, прокатилась по тоннелям и пещерам, будто лишившийся тормозов локомотив, и громко ударила в Королевском Дворце. Следом за ней содрогнулись стены и пол, будто лодку подняло мощной волной. Звуковое, термическое и сейсмическое воздействие, потрясшее всю землю до основания.
Их называли висящими, спящие Зараженные, с заторможенным обменом веществ, будто в анабиозе. В таком состоянии они могли пребывать годами, и даже десятилетиями в силу неизвестных причин. Возможно, это было проявлением их биологического родства с летучими мышами, давней памятью их расы – повиснуть на неровной поверхности, сложив руки, в странной неподвижности, будто мумии в саркофагах. Они спали в пещерах Карлсбада (не в Королевском Дворце, где был лишь Игнасио), будто живые сталактиты, будто дремлющая армия светящихся сосулек, которых вернул к сознанию лишь взрыв. Как и любые живые существа, они восприняли это событие как смертельную угрозу. Как Зараженные, они тут же среагировали на запах человеческой крови посреди них.
Питер и Алиша побежали.
Алиша, будь она одна, просто осталась бы на месте. Орда поглотила бы ее, но в ее природе было принимать бой, и невыполнимая задача лишь дала бы ей лишний повод. Роковая битва, достойный способ покинуть этот мир. Но рядом с ней Питер. Это его крови жаждали Зараженные. Твари неслись на них, заполняя тоннели, будто потоки воды. Сто метров до подъемника вдруг превратились в мили. Зараженные надвигались. Алиша и Питер стремглав добежали до подъемника. Нет времени устанавливать заряд, план рухнул. Алиша схватила заряд с пола, потом схватила Питера за руку, выкинула его вверх, в люк, а потом прыгнула следом, с лязгом вставая на потолок кабины.
– Хватай трос! – заорала она.
Питер непонимающе поглядел на нее.
– Хватай и держись!
Понял ли он, что она придумала? Без разницы. Питер повиновался. Алиша бросила заряд на крышу кабины подъемника и навела винтовку на трос. И спустила курок.
Свободный от веса кабины подъемника, трос рванул вверх, увлекаемый противовесом. Резкий рывок, и их понесло вверх. У Питера все слилось в глазах, он сосредоточился лишь на том, чтобы держаться. Чтобы остаться в живых. Едва не выпустил трос, но Алиша, висевшая ниже его, сработала ограничителем, так что он не соскользнул вниз, в бездну. Их крутило и вертело, их руки и ноги переплелись, Питер был не в состоянии осознавать свои ощущения. Он не видел, как Зараженные бросились вверх по шахте следом за ними, перескакивая по стенам, с каждым прыжком сокращая отрыв.
А вот Алиша все видела. В отличие от Питера, наделенного чувствами обычного человека, ее чувства были не хуже, чем у преследователей, ее восприятие пространства и времени давало ей возможность постоянно рассчитывать, не только держась за трос, но и направив вниз винтовку. Она прицелилась в заряд взрывчатки на крыше подъемника и положила палец на спусковой крючок подствольного гранатомета.
И выстрелила.
25
Федеральная военная тюрьма, Кервилл, Техас
Майор Луций Грир, бывший офицер Второго Экспедиционного Отряда, теперь известный как заключенный № 62 Федеральной Военной Тюрьмы Техасской Республики, Луций Праведный, Тот Кто Уверовал, ждал посетителя.
Его камера была площадью в десять метров, койка, туалет, раковина и небольшой стол и стул. Свет проникал в нее лишь из небольшого окна наверху, закрытого армированным стеклом. Здесь Луций провел последние четыре года, девять месяцев и одиннадцать дней своей жизни. Его обвинили в дезертирстве – не слишком честно, с точки зрения Луция. Можно сказать, что он оставил свой пост, чтобы последовать за Эми, в горы, чтобы противостоять Бэбкоку, повинуясь некоему приказу, более важному. Но Луций был солдатом, у него было чувство долга, так что он принял приговор без колебаний.
Он проводил дни в раздумьях, вынужденно, однако Луций понимал, что другие не в состоянии этого выдержать, те, что кричали от одиночества, чьи вопли он слышал по ночам. В тюрьме был небольшой дворик, куда заключенных раз в неделю выводили на прогулку, по одному, и всего лишь на час. Луций провел первые шесть месяцев заключения в уверенности, что сойдет с ума. Невозможно вечно отжиматься, невозможно вечно спать, и едва прошел месяц его заключения, как Луций начал говорить сам с собой. Бессвязные монологи обо всем и ни о чем, о погоде, о еде, мысли и воспоминания, мир за пределами военной тюрьмы, что в нем происходит сейчас. Там лето? Дождь идет? Дадут ли сегодня на ужин печенье? Шли месяцы, и эти монологи все больше концентрировались на тюремщиках, которые, как он был уверен, шпионили за ним. Паранойя становилась все сильнее, он начал думать, что они намерены убить его. Он перестал спать, потом есть, отказался от прогулок, потом вообще отказался выходить из камеры. Ночами сидел, скрючившись, на краю койки, глядя на дверь, врата для его мнимых убийц.
