Он еще только начал, но его мысли прервал грохот задвижек. Дверь в камеру распахнулась.
– К тебе посетитель, Шестьдесят Второй.
Луций встал, увидев, что вошла женщина. Худощавого телосложения, темные с проседью волосы, небольшие темные глаза, излучающие силу и власть. Женщина, которой ему придется раскрыть все его тайны, для которой он – будто открытая книга. Под мышкой у нее была небольшая папка.
– Майор Грир.
– Мадам Президент.
Она повернулась к охраннику, крепкого телосложения мужчине лет пятидесяти.
– Благодарю, сержант. Можете оставить нас.
Охранника звали Кулидж. Своих тюремщиков надо знать, он и Луций хорошо знали друг друга, пусть Кулидж, похоже, и понятия не имел, как воспринимать верования Луция. Обычный человек, практического склада, искренний, но недалекий, двое взрослых сыновей, оба во Внутренней Службе служат, как и он сам.
– Вы уверены?
– Да, спасибо, сержант. На этом все.
Мужчина вышел и закрыл за собой дверь. Президент прошла чуть дальше и оглядела тесную камеру.
– Невероятно, – сказала она, глядя на Луция. – Они сказали, что вы никогда не выходите.
– Не вижу причин для этого.
– Но чем же вы тогда весь день занимаетесь?
Луций позволил себе улыбнуться.
– Тем же, чем занимался, когда вы пришли. Размышляю.
– Размышляете, – повторила Президент. – И о чем?
– Просто размышляю. У меня есть мысли.
Президент сдержалась, ничего не сказав, и опустилась на стул. Луций сделал то же самое, присев на край койки, и они оказались друг напротив друга, лицом к лицу.
– Первое. Меня здесь не было. Официально. Неофициально, скажу вам, что пришла затем, чтобы попросить у вас помощи по исключительно важному вопросу. Вы стали предметом обсуждений, и я надеюсь на ваше благоразумие. Никто не должен знать о нашем разговоре. Это понятно?
– Так точно.
Она открыла папку и вытащила пожелтевший лист бумаги. Протянула его Луцию.
– Узнаете это?
Карта, нарисованная углем. Река, примерная линия дороги, пунктирные линии, обозначающие края комплекса. Не просто комплекса – целого города.
– Где вы это нашли? – спросил Луций.
– Это не имеет значения. Вы знаете, что это?
– Определенно.
– Каким образом?
– Потому что это рисовал я.
Его ответ был ожидаемым, Луций понял это по выражению лица женщины.
– Отвечу на ваш вопрос. Это было в личных бумагах генерала Ворхиса, в штабе. Не слишком много усилий потребовалось, чтобы выяснить, кто еще с ним был. Вы, Крукшенк и молодой рекрут по имени Тифти Лэмонт.
Тифти. Сколько же лет Луций не слышал это имя? Конечно, в Кервилле все знают Тифти Лэмонта. Крукшенк. Луций почувствовал печаль, тоску по своему другу, погибшему, когда был уничтожен Розуэллский Гарнизон, пять лет назад.
– Это место на карте, как думаете, сможете ли вы его снова найти?
– Не знаю. Очень давно это было.
– Вы еще кому-нибудь об этом рассказывали?
– Когда мы вернулись в штаб, нам было совершенно определенно приказано никому об этом не рассказывать.
– Вы помните, кто именно отдал приказ?
Луций покачал головой.
– Я и не знаю. Отряд возглавлял Крукшенк, Ворхис был его заместителем. Тифти был снайпером-разведчиком.
– Почему Тифти?
– По моему опыту, лучшего разведчика, чем Тифти Лэмонт, не сыскать.
Президент снова нахмурилась от одного упоминания этого имени. Великий гангстер Тифти Лэмонт, глава подпольных торговцев, самый разыскиваемый из всех преступников.
– Как думаете, сколько там было людей?
– Сложно сказать. Много. Этот город вдвое больше Кервилла. И, насколько мы смогли увидеть, они были хорошо вооружены.
– У них есть электричество?
– Да, но мне не кажется, что они нефть используют. Скорее гидроэлектростанцию и биодизель для машин. Сельскохозяйственный и промышленный комплексы у них просто огромные. Казармы. Три больших сооружения, одно в центре, с куполом, второе южнее, похожее на бывший футбольный стадион. Третье, с западной стороны от реки, мы так и не поняли, что это. Такое впечатление, что его еще строили. Днем и ночью работали.
– И вы не контактировали с ними.
– Нет.
Президент показала на линию периметра.
– Вот это…
– Укрепления. Забор. Достаточно прочный, но не настолько, чтобы сдержать драков.
– Тогда зачем он, как думаете?
– Не могу сказать. Однако у Крукшенка была теория.
– Какая же?
– Чтобы не выпускать тех, кто внутри.
Президент поглядела на карту, а потом снова на Луция.
– И вы никогда об этом не говорили? Никому?
– Да, мэм. До сегодняшнего дня.
Повисло молчание. У Луция было впечатление, что вопросов больше не будет, что Президент узнала все, за чем пришла. Она убрала карту в папку. И встала со стула.
– Если позволите, Мадам Президент, скажите, зачем вы меня теперь об этом спрашиваете? Когда столько лет прошло.
Президент подошла к двери и постучала дважды. Загрохотали задвижки, и тут она повернулась к Луцию.
– Они сказали, вы усердно молитесь.
Луций кивнул.
– Тогда помолитесь о том, чтобы я оказалась не права.
26
Питер провел в лазарете десять дней. Три сломанных ребра, вывихнутое плечо, ожоги ступней и голеней, ссадины на ладонях, едва не до мяса, синяки и порезы по всему телу, столько, что и не счесть. Он потерял сознание, но, судя по всему, несмотря на все свои усилия, не смог расшибить себе голову. Болело все тело, больно было даже дышать.
– Как я слышал, тебе чертовски повезло, что ты вообще жив остался, – сказал врач, мужчина лет шестидесяти, с носом картошкой, покрытым сплошной сеточкой сосудов, проступивших на нем от многолетнего употребления бухла, с хриплым тягучим голосом. С пациентом он говорил в тоне, каким говорят с безнадежно непослушной собакой. – Лежи смирно, лейтенант. Ты в моих руках, пока я сам тебя не выпишу.
Хеннеман принял его доклад в тот же день, когда отряд вернулся в гарнизон. Питер был несколько не в себе, накачанный обезболивающими, и вопросы майора скользили сквозь его сознание, будто неясные силуэты, он воспринимал разговор так, будто это происходит не с ним, будто в соседней комнате разговаривают люди, едва ему знакомые.
