Майкл шагнул вперед и схватил Эда за плечи, разворачивая к себе лицом. Увидел, что старик тупо смотрит вперед, невидящим взглядом.
– Эд, ты как?
Лицо Эда ожило.
– О, блин, Майкл, – ответил он с неестественной радостью. – Привет, привет, привет. Бу-бу.
– Что он там говорит? – окликнул Майкла Цепс.
Майкл ткнул пальцем в горло, давая Цепсу знак, что надо выключить компрессор. Пристально поглядел на Эда.
– Не молчи, приятель.
Тот захихикал, будто девочка. С трудом дыша, он поднял руку к маске.
– Темно. Мои ноги. Мои ноги! – забормотал он по-немецки.
Майкл уже понял, что сейчас произойдет. Эд протянул руку к маске, и Майкл схватил его за руки. Мужик не ребенок, и не слабак. Эд яростно извивался, пытаясь вырваться, его лицо посинело от страха. Не от страха, понял Майкл. Гипоксия. Тело Эда содрогнулось, у него подогнулись колени, и он повис на руках у Майкла.
– Цепс, помоги мне его отсюда вытащить!
Цепс схватил Эда за ноги. Тело Эда обмякло. Они подтащили его к трубе.
– Эй, кто-нибудь, вытаскивайте его! – заорал Майкл.
Снаружи протянулись руки. Майкл и Цепс толкнули Эда вперед. Потом Майкл быстро полез следом, на ходу срывая маску и перчатки и выбираясь на свежий воздух. Эд лежал на спине, на бетонной площадке у колонны. Кто-то уже снял с него маску и баллоны. Майкл рухнул рядом на колени. Зловещая неподвижность. Эд не дышал. Майкл прижал основание правой ладони к его груди, поставил сверху левую руку и резко нажал. Ничего. Он нажимал снова и снова, считая до тридцати, как его учили, а потом подложил руку под шею Эду, запрокидывая тому голову, чтобы дыхательное горло открылось. Зажал ему нос и прижал губы к посиневшему рту Эда. Один выдох, второй, третий. Сознание Майкла было чистым, будто первый лед, все мысли покинули его ради единственной цели. Казалось, уже все кончено, и тут он ощутил резкий рывок диафрагмы. Грудь Эда с шумом наполнилась. Мужчина уронил голову набок, кашляя и хватая ртом воздух.
Майкл перекатился назад, на пятках, шлепнувшись задницей на землю. От прилива адреналина в ушах стучал пульс. Кто-то протянул ему флягу. Цепс.
– Ты в порядке, дружище?
Странный вопрос. Майкл присосался к фляжке, набирая полный рот воды, а потом прополоскал рот и сплюнул.
– Ага.
Кто-то помог Эду подняться на ноги. Майкл и Цепс отвели его в бытовку и усадили на скамейку.
– Как себя чувствуешь? – спросил Майкл.
У Эда уже появился слабый румянец, но кожа все еще была покрыта испариной. Он сокрушенно покачал головой.
– Даже не знаю, что случилось. Клянусь, кислород проверял.
Майкл тоже уже проверил. Баллоны пустые.
– Может, Эд, время пришло.
– Боже, Майкл. Ты что, меня выгонишь?
– Нет. Решать тебе. Я просто хочу сказать, что тут нечего стыдиться.
Эд не ответил, и Майкл встал.
– Просто поразмысли. Я тебя поддержу, что бы ты ни сказал. Отвезти тебя в казарму?
Эд мрачно смотрел перед собой. Майкл прекрасно его понимал. В его жизни больше ничего нет.
– Думаю, просто немного здесь посижу. Соберусь с силами.
Майкл вышел из бытовки и увидел, что все остальные столпились у двери.
– Какого хрена тут встали?
– Смена кончилась, начальник.
Майкл поглядел на часы. И правда.
– Только не для нас. Хватит глазеть. Пошевеливайтесь, дело делать надо.
Уже миновала полночь, когда Лора заговорила с ним.
– Эду повезло.
Они лежали на койке Майкла, прижавшись друг к другу. Несмотря на все усилия Лоры, Майкл так и не мог перестать думать о том, что случилось сегодня. Стоило ему закрыть глаза, как он снова видел лицо Эда, в бытовке, лицо человека, которого вот-вот поведут на виселицу.
– Что значит повезло?
– Что ты там был. Что ты сделал все, как надо.
– Ничего особенного.
– Вот и нет. Мужик помереть мог. Откуда ты знал, что делать?
Прошлое нахлынуло на него, будто волна боли.
– Меня сестра научила, – ответил Майкл. – Фельдшером была.
29
Город Кервилл, штат Техас
Они вернулись домой, когда кончился дождь. Мокрые поля, запах мокрой земли в воздухе, а потом они выехали из долины и увидели стены города, высотой в восьмиэтажный дом, на фоне бурых техасских холмов. У ворот они оказались в длинной очереди ожидающих – грузовые машины, служебные, пикапы Внутренней Службы, на которых сидели люди в массивных бронежилетах. Питер вышел, сказал водителю, чтобы тот оставил его контейнер в казарме, и показал часовому бланк приказа. Тот махнул рукой, и Питер двинулся вперед, по пешеходному тоннелю.
– Добро пожаловать домой, сэр.
После семнадцати месяцев за пределами города Питер ощутил сенсорный шок от заполненного множеством людей города. Он проводил здесь мало времени, слишком мало, чтобы привыкнуть к тесноте, шуму, запахам и множеству лиц. В Колонии никогда больше сотни человек не было, а здесь было больше сорока тысяч.
Питер дошел до хозяйственного отдела, чтобы получить жалованье. К деньгам он так до сих пор и не привык. «Равная доля», основа экономики Колонии, выглядела логичнее. У тебя есть доля, ты используешь ее на свое усмотрение, но она такая же, как у всех остальных, не больше и не меньше. Как могут эти клочки крашеной бумаги – «остины», так они их называют, по фамилии человека с высоким, будто купол, лбом и крючковатым носом, в странной одежде – соотноситься с реальной ценностью человеческого труда?
Администратор, гражданский, отсчитал жалованье из сейфа и со стуком положил банкноты на стол. Просунул через решетку ведомость, даже не глянув ему в глаза.
– Подпишите.
Деньги, толстая пачка банкнот в кармане, создали у Питера странное ощущение. Выйдя обратно под яркий солнечный свет, он стал задумываться, как бы побыстрее от них избавиться. До комендантского часа шесть часов – едва хватит времени, чтобы зайти в приют и на гауптвахту, а потом вернуться в казарму. У него лишь остаток сегодняшнего дня, колонна на нефтеперегонный завод отправляется завтра, в 6:00.
Сначала к Гриру. Чтобы не обидеть Калеба, уходя от него раньше сигнала. Гауптвахту разместили в старом здании тюрьмы на западном краю центра города. Он расписался в журнале посетителей. В Кервилле вечно приходится где-то расписываться, тоже непривычно, да еще ходить без ножа и пистолета. Уже собрался идти внутрь, когда охранник остановил его.
– Вынужден вас обыскать, лейтенант.
Будучи офицером Экспедиционного Отряда, Питер давно привык к тому, что его уважают по умолчанию, тем более это должен был бы сделать младший по званию служащий Внутренней Службы, которому не больше двадцати.
