– Кого? – спросили они, каждый из них, а затем вместе. – Кто тот другой, которого создал ты?
И ответил Зиро из тьмы.
Сестру нашу.
VI. Восставший
Все, что рассеет заря, собираешь ты, Геспер, обратно:
Коз собираешь, овец, – а у матери дочь отнимаешь.
Сафо Лесбосская, 612 г. до Р.Х.
Форт-Пауэлл, Айова
Поп. 69, 172
ВНИМАНИЕ
Сообщение от Председателя
Граждане Хоумленда! Среди нас предатели!
Бесчестные методы так называемого сопротивления стали еще более низки. Десятки ваших сограждан, в том числе невинные женщины и дети, были хладнокровно убиты трусливыми заговорщиками, не ведающими пощады.
Мы должны защитить себя!
Поддержите нашего Председателя!
Покончим с разгулом насилия!
Мы призываем всех граждан помочь нам призвать к ответу этих омерзительных предателей. На карту поставлена безопасность нашего Хоумленда.
Каждый должен внести свой вклад!
• Будьте бдительны. Стоящий рядом с вами в этот самый момент может планировать заговор, в результате которого погибнут сотни.
• Сразу же докладывайте обо всех подозрительных действиях сотрудникам Службы Человеческих Ресурсов.
• На рабочем месте и по месту жительства соблюдайте дисциплину.
• Будьте начеку. В любой момент ваша помощь может потребоваться для защиты окружающих.
• Любой, оказывающий содействие бунтовщикам или препятствующий исполнению обязанностей сотрудниками Властей Хоумленда, будет рассматриваться в качестве врага государства.
Смотрите! Слушайте! Будьте настороже!
Вместе мы сумеем восстановить мир и порядок в нашем возлюбленном Хоумленде!
35
Все везде шептались. Еще один взрыв на рынке.
Ноябрьское утро было серым и холодным, чувствовалась надвигающаяся зима. Сара проснулась от громкого звука гудка, за которым последовали хоровой кашель и хруст суставов неохотно пробуждающихся к жизни людей. Глаза и рот пересохли, будто бумага. В помещении пахло немытой кожей и несвежим дыханием, и порошком от вшей. Запахи человеческой деградации, которые Сара уже едва замечала. Отчасти этот запах исходил и от нее самой.
Еще одно беспощадное утро, подумала она. Еще одно утро в качестве гражданина Хоумленда.
Она уже привыкла не разлеживаться на койке. На минуту опоздаешь к раздаче пайка, и весь день проведешь с пустым желудком, волоча ноги. Чашка кукурузной каши за пару мучительных минут в полусне каждый раз. В животе урчало. Откинув тканое одеяло, она развернулась, пригибая голову и ставя на пол ноги в кроссовках. Она всегда спала в кроссовках – старых «Рибоках», которые унаследовала от соседа, который умер. Потому что обувь всегда воровали. «Кто спер мои ботинки!» Вопль, с которым жертва срывалась с места, умоляя, ругаясь, а потом оседая на пол со слезами бессилия. «Я без них помру! Помогите мне, прошу!»
Чистая правда. Без обуви помрешь. Хотя она и работала на фабрике по производству биодизеля, уже разошелся слух о том, что Сара – бывшая медсестра. И она уже много раз видела почерневшие култышки обмороженных пальцев, в которых уже копошились черви. Прижимала ухо к впалой груди человека и слышала булькающие хрипы в легких, пораженных пневмонией. Ощупывала пальцами тугие, как барабан, животы людей с аппендицитом, перешедшим в перитонит, со злокачественными опухолями, просто опухших от голода. Касалась ладонью горящих в лихорадке лбов, перевязывала гноящиеся раны, пожирающие тело. И каждому Сара говорила, не в силах не чувствовать вкус лжи на своем языке: «С тобой все будет хорошо. Не беспокойся. Еще пара дней, и будешь как огурчик, обещаю». Она даровала этим людям не медицинскую помощь, но что-то вроде последнего благословения. Ты умрешь, это будет больно, но ты сделаешь это здесь, среди своих, и последнее прикосновение, которое ты ощутишь, будет добрым, поскольку это будет мое прикосновение.
Потому что тебе не надо, чтобы посы узнали, что ты болен, не говоря уже о красноглазых. Этого никогда не говорили вслух, но люди на плоскоземье не питали никаких иллюзий насчет того, зачем здесь нужна больница. Мужчина, женщина, молодой, старый, без разницы. Ты уходил за эти двери, и тебя больше никто не видел. Уходил на корм.
Койки стояли в четыре этажа, по двадцать в длину, в десять рядов. Восемь сотен человек, набитые, будто груз, в помещение размером с хлев. Люди вставали, нахлобучивали шапки на головы детей, что-то бормотали себе под нос, шевелясь с тяжкой покорностью живого скота, и шли к двери.
Быстро оглядевшись, чтобы убедиться, что за ней не следят, Сара присела рядом со своей койкой, приподняла одной рукой матрас и просунула под него вторую. Достала из тайника аккуратно свернутый лист бумаги и тут же спрятала в карман туники. И встала.
– Джеки, – тихо сказала Сара. – Вставай.
Старая женщина лежала на койке в позе эмбриона, подтянув одеяло к подбородку. Ее слезящиеся глаза тупо смотрели на серый свет, нисходящий из высоко расположенных окон. Сара всю ночь прислушивалась к ее кашлю.
– Свет, – сказала Джеки. – На зиму похоже.
Сара пощупала ее лоб. Лихорадки нет, скорее, холодный. Сложно сказать, сколько Джеки лет. Она родилась здесь, но ее родители пришли сюда из другого места. Джеки не любила говорить о прошлом, но Сара знала, что она пережила мужа и троих детей. Мужа отправили на корм за преступление. Он вступился за друга, которого пос бил дубинкой.
Помещение быстро пустело.
– Джеки, прошу тебя, – сказала Сара, тряся ее за плечо. – Я понимаю, что тебе тяжело, но нам правда надо идти.
Глаза женщины сфокусировались на лице Сары. Она дернулась и сухо кашлянула.
– Прости, милая, – с трудом сказала она, когда кашель кончился. – Я не хочу выглядеть несговорчивой.
– Я просто не хочу пропустить завтрак. И тебе тоже надо поесть.
– Вот так вот, ты все за мной ухаживаешь, как всегда. Помоги старухе слезть, а?
Сара подставила Джеки плечо и опустила ее на пол. Тело почти невесомое, будто одна кожа да кости. Джеки снова сотряс кашель, звук, будто камешки в мешке перекатываются. Затем она медленно выпрямилась.
– Ну вот.
Джеки сглотнула. Ее лицо покраснело, на лбу выступили капельки пота.
– Все лучше.
Сара сняла одеяло с ее койки и накинула ей на спину.
– День холодный будет. Держись ко мне поближе, о’кей?
Губы Джеки разошлись в беззубой улыбке.
– А где мне еще быть, милая?
