– Мы хотя бы честны с избирателем! Мы не вешаем ему лапшу на уши про светлое будущее, не даем предвыборных обещаний, которые не собираемся выполнять! – Меня тут же ударил разряд тока. Я офигела от неожиданности. Главное, что даже пискнуть не успела. Сердце колотилось, по спине тек холодный липкий пот, в висках стучало, а ноги стали ватными. Стоп! Я даже еще соврать не пыталась! «Совесть? Ау!» – позвала я. Совесть развела руками и пожала плечами, мол, я в отпуске, но ты продолжай в том же духе, а я посмотрю, чем дело кончится.
– О! Мы еще не начали, а вы уже солгали. Как это мило! Да вы вообще не даете никаких обещаний! У вас есть предвыборная программа? Или хотя бы что-то отдаленно ее напоминающее? – улыбнулся мой муж, зная, что никакой предвыборной программы у нас нет и в помине. – Или у вас даже денег на бумагу не хватило? Вы только посмотрите на лидера партии. Жалкое зрелище. Если человек не может элементарно следить за собой, то каким образом он собирается следить за всем государством?
– Мы бережем природу и не тратим бумагу попусту! Вы знаете, насколько важно в нынешней экологической ситуации беречь каждый побег, каждую поросль, каждую веточку и каждый сучок! – произнесла я, чувствуя новый удар током. Второй раз был почти терпимым. Правда, на глазах выступили слезы.
Зато моя совесть рыдала, вспоминая клип Майкла Джексона, где он на пустыре изображал вратаря сельской дворовой команды, решившей поиграть в мячик при штормовом предупреждении. Когда я видела корешок книги в маминой библиотеке «Унесенные ветром», у меня была четкая ассоциация с этим клипом. Каково же было мое разочарование, когда я узнала, что в книге речь шла о любви одной меркантильной стервы и очаровательного негодяя. Sad but true!
– Неужели сегодня не будет ни одного честного ответа от той, по чьей вине погибло несколько гектаров реликтового леса? Нашего природного заповедника и культурного достояния? – горько усмехнулся мой муж, показывая на меня свободной рукой. Трибуны заорали «Фу!», явно адресованное мне. Дался им этот сухостой!
Я присмотрелась. Моего благоверного, который только что соврал и глазом не моргнул, током не шандарахнуло. Странно. Я посмотрела наверх и увидела странное табло, где счет лжи был 2:0 в нашу пользу.
– Лес мы не поджигали, – улыбнулась я, продолжая интонацией намекать зрителям на возможного виновника пожара в заповеднике. – Интересно, кто же это мог быть? Кто это сделал? Чей голубой огонек уничтожил столь ценные породы древесины? Кто у нас не умеет пользоваться огнетушителем? Кому не то что спички, а даже журнал «Огонек» нельзя доверять? Кому ласкает слух детский утренник криками «Елочка, гори!»? Или ты хочешь сказать, что пришел в лес с гитарой и решил посидеть у костра в шапочке-петушке, напевая песенку в три аккорда, а тут вдруг, откуда ни возьмись, начался лесной пожар?
Мощный разряд тока прошел по всему моему телу. Ничего себе! Я ведь сказала чистую правду!
«Ну, хоть не уснешь! – улыбнулась совесть, будучи законченной оптимисткой. – Один удар током заменяет кружку кофе!»
«А один удар промеж глаз – все аргументы!» – ответила я, удивляясь, что она еще здесь.
– Браво! И снова ложь! Неужели я сегодня не услышу ни одного честного ответа? Отличное оправдание за побег от правосудия! Интересно, как ты будешь оправдываться, когда я скажу во всеуслышание о том, что ты ворвалась в чужой дом, связала человека, пытала его, обокрала и, самое ужасное, записала в свою партию, опорочив его тем самым на всю жизнь? Неужели этого не было? Отвечай!
Зрители стали громко аплодировать! Я подняла глаза вверх и увидела, что в каждом секторе стоит человек с табличками, отвечающий за реакцию зала.
– Я связала его для того, чтобы некто (не будем показывать пальцем) его не убил. В партию я его записала ради его же блага, а тапки взяла напрокат, – ответила я, решив добавить: – Ради общего партийного дела. Так что считайте, что он расстался с ними добровольно!
Меня опять ударило током. Но удар показался не таким болезненным, как раньше. Обнадеживает.
«Если вас трамвай задавит, вы немножко вскрикнете! Раз задавит, два задавит, а потом привыкнете!» – обрадовала меня совесть. Это она, сволочь, подбивала меня в детстве засунуть пальцы в розетку! «Эй! Ты в отпуск собиралась!» – возмутилась я. «Собиралась! Но не могу же я пропустить такое зрелище? Чем я тебя еще буду упрекать в тот момент, когда ты будешь ворочаться на кровати, пытаясь уснуть?» – ответила совесть, доставая потрепанный блокнот и ручку.
– И снова ложь! Как тебе не стыдно! А теперь давайте все дружно спросим ее, куда она дела деньги, которые, прикинувшись должностным лицом при исполнении, обманом заполучила от населения? – наседал мой супруг, прожигая во мне лишнюю дырку пристальным взглядом.
– Во-первых, я просто прошлась по салону, раздавая свою предвыборную агитацию. Я не требовала за нее деньги! – возмутилась я, вспоминая свой первый и последний опыт работы кондуктором. Ух! Опять двадцать пять! Взбодрилась так взбодрилась!
– Но вы называли это билетом… – коварно улыбнулся муж в надежде вывести меня либо из себя, либо на чистую воду.
– Да, это билет в новую жизнь! Я не вижу в этом ничего плохого! Люди сами давали мне мелочь! – твердо сказала я, чувствуя приятные мурашки, бегущие по спине после удара током. Зря я боялась электрофореза, когда у меня обнаружили одинокий аденоид.
– Она лжет. Посмотрите, как она побледнела! Но отдадим должное ее выдержке! Не каждый может выдержать такую боль! – Улыбка на лице Вадима померкла. – И куда ты дела эту огромную сумму денег, позволь спросить?
– Я потратила на благотворительность. Я оказала безвозмездную единоразовую материальную помощь одному многодетному отцу-импотенту! Он в ней очень нуждался! Мы не смогли пройти мимо людского горя… – кротко ответила я, чувствуя себя директором благотворительного фонда, который под эгидой «спасем хоть кого-нибудь» решает, кого спасать, а кого бросить на произвол судьбы из-за недостатка финансирования. – А вот лично вы благотворительностью в рамках предвыборной кампании занимались?
Еще разряд! Я чувствовала себя чудовищем Франкенштейна, которого безуспешно пытается оживить доктор, давший ему свою фамилию.
«Согласен ли ты, доктор, дать фамилию этой твари? – Согласен. – Согласно ли ты, чудовище, слепленное, как в песне Алены Апиной, из того, что было, взять фамилию своего создателя? – Ы-ы-ы-ы-ы!» – совесть моментально перевоплотилась в тетечку из загса, умилительно глядящую на брачующихся.
– Благотворительность нужна для слабых. Слабым не место в аду! – гордо произнес мой супруг, и зрители стали аплодировать стоя.
– Это как это «не место»? Те, кто сумел поддаться грехам и потакал своим слабостям, заслуживают путевку в ад без очереди! Именно слабые духом попадают сюда! – решила пойти я в контрнаступление, пока не всплыла еще парочка «фактов», способных поставить крест на моей политической карьере. – И у меня есть вопрос к моему оппоненту! А как насчет честных выборов? Почему для того, чтобы получить разрешение на расклейку агитации, нужно пройти семь кругов бюрократического ада и ждать решения шесть дней?
