– Вы видели других езидских девушек? – спросила я.
– Видел нескольких, в суде, – ответил Хишам.
Его сын Хуссейн сказал, что видел, как по улице ехали автобусы, судя по всему, полные таких рабынь, как я.
– В Мосуле развешаны плакаты, что если вернуть сабия, то ИГИЛ заплатит пять тысяч долларов. Но, говорят, это неправда.
– Не нравится нам, что тут происходит, – сказал Хишам. – Мы бы давно уехали из Мосула, сразу же как пришло ИГИЛ, но у нас нет денег, и нам некуда уезжать.
– И у нас четыре дочери замужем, – добавила Маха. – Даже если мы уедем, они останутся. Родственники их мужей могут поддерживать ИГИЛ. Его многие поддерживают, заранее ничего утверждать нельзя. Не можем же мы оставить здесь дочерей одних.
Я не хочу показаться неблагодарной по отношению к людям, которые пустили меня в свой дом, выслушали меня и предложили помощь. Но все же меня не покидает мысль: где они были, когда меня держали в плену? Пока я выслушивала их оправдания, во мне нарастал гнев. Как Хуссейн мог спокойно наблюдать за проезжающими автобусами, догадываясь, что в них сидят девушки и молодые женщины, которых день за днем будут насиловать боевики «Исламского государства»? Они помогли мне, но только после того, как я постучалась в их дверь. А я была одной из тысяч. Они утверждали, что ненавидят ИГИЛ, но никто из них и пальцем не пошевелил, чтобы остановить его.
Может, я слишком многого требовала от обычной семьи. Как она могла бороться с террористами, которые сбрасывали людей с крыш по одному лишь подозрению в гомосексуализме; которые насиловали девочек, потому что те исповедовали другую религию; которые регулярно забивали камнями насмерть неугодных им? Мне не выпало шанса испытать свою готовность помогать другим в таких условиях – но лишь потому, что религия езидов никогда не защищала их, а только служила поводом для нападений. Хишам и его семья оставались в оккупированном ИГИЛ Мосуле в безопасности, потому что родились суннитами, а террористы это одобряли. Пока я не появилась на их пороге, они не имели ничего против того, что их религия служит им щитом. Я старалась не возненавидеть их, потому что они отнеслись ко мне по-доброму, но не могла полюбить их.
– У тебя есть кто-то в Курдистане, кому можно позвонить и рассказать, что ты у нас? – спросил Хишам.
– У меня там братья, – ответила я и продиктовала номер Хезни, который намертво врезался мне в память.
Хишам набрал номер и начал говорить. Потом в замешательстве отстранил телефон от уха и набрал номер снова. Когда это повторилось, я подумала, что он ошибся.
– Это он ответил? – спросила я.
Хишам покачал головой.
– Отвечает какой-то мужчина, но как только я говорю, кто я и откуда, он начинает ругаться. Наверное, это не твой брат. А если и твой, то он не верит, что ты здесь.
Потом он попытался дозвониться еще раз.
– Здесь Надия, она сбежала из плена, – объяснил он. – Если не веришь мне, я знаю езидов, которые скажут тебе, кто я.
Хишам служил в армии при Саддаме и знал одного политика-езида в Синджаре.
– Он скажет, что я хороший человек и что я не причиню вреда твоей сестре.
Разговор получился коротким, и после него Хишам сказал мне, что разговаривал с Хезни.
– Сначала, когда он увидел номер из Мосула, он подумал, что я звоню, только чтобы наговорить ему грубостей. Очевидно, люди, удерживающие его жену, иногда звонят ему, чтобы напомнить, что они с ней делают. Ему остается только ругаться и вешать трубку.
При мысли о Хезни и Джилан, которые так хотели пожениться, у меня сильнее забилось сердце.
Становилось поздно, и женщины разложили для меня матрас в одной из комнат и спросили, не проголодалась ли я.
– Нет. – У меня совершенно пропал аппетит. – Но я хочу пить.
Насер принес мне воды, и пока я пила, предупредил, чтобы я ни на шаг не выходила из дома.
– В районе полно членов «Исламского государства» и сочувствующих им. Для тебя тут небезопасно.
– Как тут вообще?
Мне хотелось побольше узнать об обстановке. Есть ли тут поблизости сабайя? Обыскивают ли дома после того, как одна из них сбегает?
– Мы живем в опасное время, – сказал Насер, – игиловцы повсюду. Они заправляют всем городом, и нужно соблюдать осторожность. У нас есть генератор, но мы не включаем его по ночам, потому что боимся, что американские самолеты сбросят бомбу на наш дом.
Несмотря на жару, я содрогнулась, вспомнив о первой двери, у которой остановилась и в которую едва не постучалась. Кто там живет?
– А теперь поспи, – сказал Хишам. – Утром мы подумаем, как вывезти тебя отсюда.
В комнате было душно, и я спала плохо. Всю ночь я думала о домах, в которых могли жить семьи, поддерживающие ИГИЛ. Я представляла, как Хаджи Салман в гневе разыскивает меня на своем автомобиле всю ночь напролет. Размышляла, что стало с позволившим мне сбежать боевиком. Убедит ли перспектива получить пять тысяч долларов Насера и его семейство сдать меня? Может, они врали мне, делая вид, что сострадают и желают помочь, а на самом деле ненавидят меня за то, что я езидка? Было бы глупо доверять им во всем, даже несмотря на то что у Хишама в армии были друзья-езиды. Я не раз слышала о суннитах, которые раньше поддерживали тесные связи с езидами, а потом выдавали своих знакомых ИГИЛ.
Где-то здесь, в городе, до сих пор находятся мои сестры и племянницы. Накажут ли их за то, что я сбежала? Что случилось с женщинами, которых оставили в Солахе, и с девушками, которых отправили в Сирию? Я думала о своей прекрасной матери и вспоминала, как упал с ее головы белый шарф, когда она оступилась в Солахе, и как она положила мне голову на колени и закрыла глаза, чтобы не видеть царившего вокруг нас ужаса; как вырывают Катрин из рук моей матери, прежде чем нас погрузили в автобус. Вскоре я узнаю, что случилось со всеми. А пока я погрузилась в сон, глубокий и темный, без всяких сновидений.
2
Я проснулась в пять утра, раньше всех, и первой мне в голову пришла мысль о том, что нужно убираться отсюда. «Здесь небезопасно, – повторяла я себе. – Что они собираются сделать со мной? Какова вероятность, что они достаточно хорошие люди, чтобы пойти на риск ради меня?» Но уже стояло утро, и солнце так ярко освещало улицы, что на них не было даже тени, в которой я могла спрятаться. Мне некуда было идти. Лежа в кровати, я понимала, что теперь моя судьба в руках Насера и его семейства, и мне остается только молиться о том, что они действительно хотят помочь мне.
Через два часа приехал Насер, получивший инструкции от Хишама. Пока мы разговаривали и ждали его отца, Маха подала нам завтрак. Мне кусок не лез в горло, но я выпила немного кофе.
– Мы отвезем тебя к моей сестре Мине и ее мужу Баширу, – сказал Насер. – Они живут в пригороде, и там меньше вероятность, что тебя увидят боевики ИГИЛ. Мы знаем, что Баширу не нравится ИГИЛ, но не уверены насчет его братьев. Он говорит, что они не присоединились, но осторожность не помешает. Впрочем, Башир хороший человек.
