– Наша сабия была в машине с мужем, – сказала она, стараясь говорить без дрожи в голосе. – Она тоже погибла.
Боевики поверили и уехали, а потом Джилан с женщиной добрались до поста иракской армии, а оттуда в Курдистан. Через несколько часов после побега их дом тоже разбомбили.
– Что касается тех членов ДАИШ, то все они мертвы, – сказал мне Хезни.
Другим не так повезло. В декабре 2015 года в Солахе нашли массовое захоронение. Я узнала об этом через несколько месяцев после того, как покинула лагерь беженцев и переехала вместе с Дималь в Германию в рамках программы помощи бывшим рабыням ИГИЛ из езидов.
В то утро я проверила свой телефон. В нем было много сообщений от Адки и Хезни. Они часто звонили и рассказывали новости о родных, которые все еще находились в Ираке, особенно о Саиде – он осуществил свою мечту и сражался в Синджаре в недавно сформированном езидском отряде пешмерга ДПК.
– Саид недалеко от Солаха, – сказала Адки, когда я позвонила ей. – Скоро мы узнаем, что там произошло.
Мы с Дималь должны были в тот день отправиться на урок немецкого языка, но не смогли заставить себя выйти. Весь день мы просидели в квартире, ожидая новостей. Я связалась с курдским журналистом, который описывал бои за освобождение Солаха, и мы перезванивались с ним, Адки и Саидом почти непрерывно. Когда мы не разговаривали по телефону и не ждали звонка, мы с Дималь молились о том, чтобы нашу мать нашли живой.
Вскоре после полудня позвонил журналист и заговорил тихим голосом. Я сразу поняла, что у него плохие новости.
– Мы нашли массовое захоронение, – сказал он. – Оно возле института, и, похоже, там около восьмидесяти женских тел.
Я выслушала его и положила телефон. Я не могла рассказать об этом Дималь, как не могла позвонить Адки или Хезни, чтобы сообщить им, что наша мать, которой столько всего пришлось вынести за эти годы, мертва. У меня дрожали руки. Затем загудел телефон Дималь – пришло сообщение от наших родных. Они тоже узнали об этом.
Я была не в силах пошевелиться. Я позвонила Саиду, и, услышав мой голос, он тут же заплакал.
– Все, что я делал, было зря, – сказал он. – Я сражался целый год, и мы не нашли никого из живых, ни одного человека.
Я просила Хезни разрешить мне вернуться в лагерь на поминки, но он отказался.
– У нас нет ее тела. Военные до сих пор в Солахе. Они и близко не подпустят тебя к тому захоронению. Кроме того, тебе небезопасно туда ехать.
Тогда я уже начала свою деятельность в качестве активиста, и ИГИЛ угрожало мне ежедневно.
После подтверждения гибели моей матери я цеплялась за надежду, что Катрин, моей племяннице и лучшей подруге, которая была так добра ко всем, удалось сбежать. Если мне предстояло провести остаток жизни без матери, то мне тем более нужна была Катрин. Хезни, любивший дочь своего брата, как родную, несколько месяцев придумывал способы спасти Катрин из плена, и каждый раз дело заканчивалось провалом. Катрин пыталась сбегать много раз, и из Хамдании, и из Мосула, но все время неудачно. Хезни сохранил на своем телефоне голосовое сообщение, в котором Катрин умоляет моего брата: «На этот раз спаси меня, пожалуйста. Не дай им больше удерживать меня, помоги мне!» Хезни прослушивал его и плакал.
В 2015 году наметился прорыв. Хезни позвонил сборщик мусора из Хавиджи, небольшого города под Киркуком, который с первых дней войны стал оплотом «Исламского государства».
– Я забирал мусор у дома доктора Ислама, – сообщил он моему брату. – Оттуда вышла девушка по имени Катрин. Она попросила меня связаться с вами и сказать, что она жива.
Сборщик мусора боялся, что ИГИЛ узнает об этом звонке, и попросил Хезни больше не связываться с ним.
– Я не вернусь в этот дом, – сказал он.
Сбежать из Хавиджи было сложно. В городе проживали по меньшей мере сто тысяч арабов-суннитов, а доктор Ислам, специалист-отоларинголог, был высокопоставленной персоной в ИГИЛ. Но Хезни знал кого-то в Хавидже, и с помощью приложения «Телеграм» он смог связаться с этим человеком и с Катрин. Связной передал Катрин, чтобы она пошла в больницу. «Рядом есть аптека, – сказал он. – Я буду стоять в ней с желтой папкой в руках. Когда увидишь меня, не подходи ко мне, а иди обратно к дому, чтобы я знал, где тебя держат». Катрин согласилась. Она почти дошла до больницы, когда начался воздушный налет, и она так испугалась, что быстро вернулась домой, не встретившись со связным.
Потом Хезни попробовал договориться с арабами, не поддерживавшими ИГИЛ, но вынужденными оставаться в Хавидже. У них был дом в деревне неподалеку, куда они могли приехать, минуя основные блокпосты, и они согласились спрятать там Катрин. Через них Хезни связался с Катрин, и она сообщила, что после воздушного налета они переехали в другой дом. Она описала его новому связному, который вместе с женой поехал в тот район и пообщался с местными жителями, якобы собираясь снять тут жилье. Когда он постучался в дом, где держали Катрин, дверь открыла маленькая девочка. Это была девятилетняя Алмас, также из Кочо. Рядом ней стояли моя племянница и Ламия, сестра моей подруги Валаа. Всех троих удерживал в плену доктор Ислам.
– Завтра утром, если в доме не будет боевиков, вывесьте одеяло из окна, – прошептал связной. – Если я увижу одеяло после половины девятого, это будет знак, что у вас безопасно.
Катрин испугалась, но согласилась.
На следующее утро связной медленно подъехал к дому. Из окна свисало одеяло. Он вышел из машины и постучал в дверь. Из дома выбежали три сабайя – Катрин, Ламия и Алмас – и уселись в машину. После того как девушек отвезли в соседнюю деревню, мужчина позвонил Хезни, и тот переслал ему деньги.
Три дня спустя Хезни нашел посредника, который за десять тысяч долларов согласился отвезти трех девушек и приютившую их арабскую семью в безопасное место. Но без нужных бумаг им пришлось бы пересекать курдскую границу ночью.
– Мы доведем их до реки, – сказал посредник Хезни. – После этого другой человек привезет их к вам.
В полночь он позвонил Хезни и сказал, что передал сбежавших пленниц. Все мы стали ждать появления Катрин в лагере.
Хезни просидел с телефоном в руках всю ночь, ожидая сообщения о том, что Катрин перебралась на курдскую территорию. Он отчаянно жаждал увидеть ее. Но телефон в ту ночь так и не зазвонил. Вместо этого примерно в половине второго дня позвонил какой-то курд и спросил, не наши ли это девушки – Катрин, Ламия и Алмас.
– Где они? – спросил Хезни.
– Ламия тяжело ранена… – начал человек на том конце.
Оказалось, они подорвались на взрывном устройстве, пересекая границу с Курдистаном. У Ламии были ожоги третьей степени.
– Благослови Бог души двух других, они скончались, – закончил он.
Хезни выронил телефон. Его как будто подстрелили.
Все мои душевные раны, нанесенные пленом, снова открылись. Я не могла поверить, что никогда больше не увижу Катрин и свою мать. В тот момент я поняла, что наша семья действительно разрушена.
