От чего? – спросила Леночка слабым голосом. Виктор не ответил и молча жевал чурек. Взгляд его блуждал.
Леночка положила себе кусок хачапури. Отколупнула вилкой острый краешек, оттуда поплыл, тягуче потянулся за вилкой расплавленный сыр.
Ты знаешь, – сказала она, не дождавшись ответа, – говорят, где-то за ухом есть такая точка. Нажмешь на нее – и больше не чувствуешь голода. Удобно, правда? Где-то во впадинке…
Пальцы Леночки забрались за ухо, словно отыскивая чудо-точку. Но Виктор задержал ее локоть, притянул руку к губам и мокро поцеловал в запястье, слегка прикусывая. Поцелуй отдался в Леночке тонкими молниями, разлился по чреслам каплями лавы. Она подалась было к Виктору, чтобы соединиться губами, но тот уже отпустил ее руку и снова принялся есть. Мышцы лица его двигались неугомонно, как у ребенка.
Ухо – это хренятина, – говорил он, жуя. – Что реально работает при допросе – это игра. Ребята в полиции такое умеют, спецслужбы…
Угадайка, что ли?
Не, ну смотри. Ловишь перца. Говоришь ему: так и так, в соседней комнате твой кореш. Слышишь стоны? Признавайся во всем или мы тебя в лес завезем, руки-ноги вырвем и там оставим. Медведям.
А, пугалки… – отозвалась Леночка.
Еще какие. А не действуют – берешь тот же электрошокер. От него, знаешь, маленькие следы, незаметные. Точки такие. Ну или шарахать по почкам чем-то тяжелым.
Битой?
Ну даже бутылкой пластиковой можно дубасить. В правый бок. Воды набрать в нее только. Гондон уже кровью писает, а следов нет.
Леночка вспомнила бутылку святой воды в руках Натальи Петровны. Может быть, несчастная женщина и сейчас в монастыре. Как царица в опале. Интересно, сколько килограмм в такой бутылке. Два, три? Леночка сообщила:
А наш сосед говорил, его в армии мылом в носке били. Еще утюгом в валенке. Тоже без следов.
Мылом – это детский сад, – заверил Виктор, – надо так. Связал подонка веревками, сверху – мокрое полотенце, и колотишь. Синяков не должно быть. А один мой кент из ментуры рассказывал. Он одному, как раз по 282-й, проткнул барабанную перепонку. Простым карандашом.
Виктор засмеялся, затряслась под его руками столешница, хрустальным колокольчиком подхихикнул графин.
А еще «слоник», – продолжил Виктор, – тоже хороший метод. Надеваешь на падлу противогаз…
Ах, и вправду слоник получится, – прыснула Леночка.
Ну да, с хоботом. Ну и вот, перекрываешь кислород. Ну или впрыскиваешь туда дихлофос какой-нибудь. Это, я тебе отвечаю, вообще лафа. Тогда суку рвать начинает, прямо внутрь…
Фу! – прервала его Леночка. – Ты что, это видел?
Я видел, как вязали. Ну знаешь, конвертиком. Ноги за спину, голова вниз. Тросами вязали, а я помогал в допросе.
А что, это больно?
Ну еще бы! Попробуй, сядь на шпагат без растяжки. Сухожилия чуть ли не рвутся, подозреваемый орет. Готов подписать, что скажут.
А следы от троса?
Полотенце подкладываем, – улыбнулся Виктор. – А ты что, на диктофон записываешь?
Лицо его в свете натыканных в хинкальной подвесных светильников лучилось какой-то рождественской нежностью. Он снова взял ее за руку.
Ну да, конечно. Я вся обвешана проводами… – отозвалась она.
Как это сексуально, – облизнулся Виктор. Жирная салфетка, скомканная, упала ему на пустую тарелку. Как японский журавлик. Может, правда? Сложи тысячу оригами, и желание исполнится…
Матрас снова заколыхался. Виктор повернул к Леночке ошарашенное после сна, чуть припухшее молодое лицо.
Не спишь? – хрипнул он. – Сколько времени?
Еще рано, – ответила Леночка и потянулась к нему обниматься.
Он отстранился, поморщившись:
Крошка, только не надо этих телячьих нежностей. По утрам я злой как собака. Не сердись.
Он спустил с кровати нагретые стеганым одеялом ноги, нашарил тапочки и пошаркал из комнаты. Узкая задница его отсвечивала рыжеватым пухом. У двери даже не оглянулся. Потом вдалеке послышалось отплевывание и пыхтенье водопроводного крана. Поднатужившись, он рявкнул и коротко выстрелил пару раз, как брандспойт. А через секунду стало доноситься ровное шипение – вода наконец пошла.
9
Домработница Лямзиных по имени Таня застряла в лифте. Потухли лампы. Лифт был тесен, в спертом воздухе витал не рассеявшийся еще табачный дым. Кто-то, нарушая все законы и приличия, выкурил здесь сигаретную палочку и потушил вонючий бычок – Таня заметила это еще при свете – о приклеенное намертво старое объявление. Объявление, появившееся еще бог весть когда, перед очередными выборами, то ли местными, то ли федеральными, соблазняло жильцов прийти на избирательный участок. Где будет устроена распродажа продуктов по низким ценам. Куриное яйцо по два рубля за штуку, хлеб – от пяти рублей за буханку, курятина – по девяносто рублей за килограмм. В двери квартир тогда барабанили люди из избиркома, убеждали не отсиживаться на диванах. Жильцы отбрехивались из-за дверей.
То было нервное время для Таниной хозяйки Эллы Сергеевны. Шутка ли, обеспечить стопроцентную явку сотрудников школы. Был собран педсовет. Уклонившихся грозили внести в черный список и выкинуть с работы. Каждый обязался привести еще четырех знакомых. Велась агитация среди родителей. Ноздри Эллы Сергеевны пылали гражданской решимостью.
В конце концов задор и рвение восторжествовали – в день выборов превращенная в участок школа гудела ярмаркой, в вестибюле толпился электорат и, создавая праздник, под потолками плескались алые шарики. Распродажу овощей, сахара, шерстяных рукавиц, соломенных веников и расписных солонок вели на сдвинутых столах, перед завешанными кабинками, откуда загадочно выныривали люди. На крыльце, потешая голосующих, кривлялся клоун.
Бюллетеней насчиталось необычайно много, каждая галочка угнездилась в нужной ячейке под заботливым доглядом школьных дам: халы их были похожи на ульи, а ногти пурпурны. Эллу Сергеевну вызвали в партком и наградили каким-то значком. На радостях был накрыт стол. Домработнице Тане велели запечь семгу в духовке и отправить блюдо с водителем в школу, прямиком в хозяйкин кабинет. Таня отлично готовила семгу в розмариново-сливочном соусе.
Вечером Элла Сергеевна пробурчала под нос, и недовольно выгнулись арки ее вытатуированных бровей:
Как же так, Танюша, что-то ты на этот раз меня подвела! У тебя всегда получалась такая воздушная рыбка. Я всем тебя расхвалила. Приходили начальницы из управления образования, ужасно хотели попробовать. И что же? Вышла какая-то дрянь, а не объедение!
И вовсе не дрянь, – обиделась Таня. – Просто семгу хорошую не сыскать. Норвежская-то под санкциями.
– У тебя чуть что – санкции, – ощетинилась Элла Сергеевна. – Это не еда, это разгильдяйство! Заменю тебя новым поваром, будешь знать.
