Степан сипло заржал. Анечка покраснела. Беляева поджала губы и возмущенно загромыхала ящиками стола.
А такой знаете? – воодушевился Степан, не обращая на нее внимания и продолжая ходить из угла в угол. – Появилось у мужика черное пятно на потолке, а через день он умер от инфаркта. Потом в другой квартире – то же самое, жилец заметил черное пятно на потолке. И тоже на следующий день умер от инфаркта. И тогда пятно возникло в квартире у Иванова…
Надоели эти анекдоты, – шумно вздохнула Анечка.
Пятно, значит, у Иванова, – повысил голос Степан. – Тот звонит в ЖЭК. «Але, – говорит, – у меня тут черное пятно на потолке. Можно отремонтировать? Хорошо. А сколько это будет стоить?» Ему на том конце что-то ответили. «Сколько?» – переспросил Иванов – и умер от инфаркта.
Степан снова захрюкал.
Когда вы умрете, Степан, я тоже посмеюсь, – отрезала Беляева, встала и вышла из комнаты. В коридор хлынули оживленные голоса; мимо их кабинета, в облаке мужского гомона, простучали женские каблуки. Анечка подскочила к двери, выпорхнула следом, потом просунула голову внутрь, оповестила страшным шепотом: «Семенова приехала!» – и снова скрылась.
Ну, гендиректорша здесь, значит, дело горячее, – заключил Степан и подсел к Николаю. Тот кончил крутить карандаш и теперь тупо хлопал глазами, глядя на лежавший перед ним настольный календарь, на котором снизу стояли числа месяца, а сверху, под надписью «России верные сыны», на фоне золотых куполов скакали куда-то в закат конные богатыри.
Степан посмотрел на Николая, вздохнул и спросил еле слышно:
– Знаешь ведь, что Семенову нашу на допрос вызывали?
Николай встрепенулся:
Зачем?
Как зачем? Лямзин ведь ее хахаль был. А ты не в теме, что ли?
До Николая все время долетали какие-то смутные намеки и слухи, но за всю прошлую бессонную ночь он почему-то ни разу о них не вспомнил.
И что? – уставился он на Степана.
А то, что вчера она вроде как ждала его к себе. Лямзин шофера отпустил, поехал к ней на такси. И вроде как доехал. Но к ней не поднялся. Семенова так его и не дождалась. Якобы. Может, звездит. Теперь, небось, прибежала документы жечь.
Какие документы?
Коля, не тупи, – Степан затараторил быстрее, скатившись в скороговорку, – ты думаешь, почему мы самые крупные тендеры брали? Лямзин все чужие заявки отклонял, придумывал поводы. Сроки, мол, не те или оформили криво. А мы в дамках. Ледовая арена – у нас, новая поликлиника – у нас, реконструкция вокзала, на которой мы три года сидели, пилили, – тоже у нас. А это, помнишь, транспортный мост…
Помню, как же. Там неожиданно оказалось, земля не городская. Пришлось выкупать у левой конторы.
Правильно, а контора чья? – хитро прищурился Степан.
Хрен его знает.
Семеновой! Только на мужа сестры оформлена. Так что ей из бюджета аж дважды отстегнули. И за землю, и за подряд. А Лямзин помогал. Ну и себя не забывал. Баловал откатиком.
И как его не раскусили до сих пор? – удивился Николай, стряхивая с себя оцепенение.
Видать, все-таки раскусили. Лямзин в последнее время ходил по лезвию. Мне ж наш управляющий сегодня выдал, что, по слухам, покойника травили этими, как их, анонимками. Типа, всё знаем, всё расскажем кому надо. Доложим губернатору. Ну или что-то в этом духе. Вот он и мандражировал.
– Значит, доносчик его и убил? – выпалил Николай.
Степан зацыкал, махнул на него рукой:
Это только слухи, и ты лучше помалкивай.
В коридоре снова раздались отдаленные звуки, гул шагов, чьи-то неразборчивые восклицания. Степан встал, приоткрыл дверь, выглянул наружу, пожал плечами, потом метнулся на свое рабочее место и заерзал мышкой компьютера в поисках новых известий. Николай тоже уставился на экран, на страницу городского форума. Обсуждали убийство министра. Но взгляд его плавал, и он не мог сосредоточиться. «Возрастной жир боится, как огня, обычной дешевой…» – завлекала его яркая пульсирующая картинка сбоку. «Чтобы в 65 лет выглядеть на 43, возьмите в привычку за 10 минут до сна…» – не договаривала вторая. Отовсюду моргали висящие бока, розовые бородавки, раздувающиеся до третьего размера женские грудки.
Степ, у нас же перерыв вроде. Я с дочкой обещал пообедать, – произнес наконец Николай, отрываясь от экрана. – Через час вернусь.
Давай, – отозвался Степан не глядя.
Николай спешно оделся и вышел на улицу. Было ветрено, зябко, промозгло. Иногда в лицо ударяла заблудшая капля. Небо как будто распарывалось по швам на серые, клочковатые лоскуты. Николай вспоминал потерянный взгляд Лямзина. Выходит, за ним и вправду следили. Это не паранойя, а ровно наоборот. Или ровно наоборот – это тоже диагноз? Кажется, прония. Когда веришь в заговорщиков, которые пытаются тебя не погубить, а спасти. В памяти всплыла некстати история учителя музыки из Хорватии, пережившего одно крушение поезда, одно авиапроисшествие, три автоаварии. Два раза горел, один раз тонул в ледяной воде. Падал в пропасть – зацепился за дерево. Невидимое спасение.
Путь Николаю преградил одноногий молодой мужчина в военной форме, на старых деревянных костылях. Резиновые рубчатые наконечники костылей ввинчены в мокрую грязь, на грудном кармане куртки – бант из георгиевской ленточки, на загорелом лбу – гармошка морщин.
Не будет сигаретки ветерану Донбасса? – вежливо поинтересовался безногий.
Не курю, – ответил Николай и, аккуратно обогнув ветерана справа, двинулся дальше, к своей машине.
Слушай, ты, борзый, – застучал ветеран костылями следом, – пока ты грел свою задницу в тылу, я нашу общую родину защищал, понял?
Понял, – покорно ответил Николай, роясь в кармане в поисках ключей.
Я за таких же русских, как ты, ноги лишился.
Я вас не просил, – ответил Николай.
Дай на протезы, добрый человек. На лекарства дай, а! Нас, ветеранов, чинуши кинули! Поматросили и бросили! Пожертвуй пару тысяч, слышишь! – голос попрошайки вдруг резко стал добрым, масленым.
Николай молча полез в машину, а ветеран кричал все громче и громче, пока не раззадорил сам себя до ругани.
Да ты не лучше фашистов, унитаз обдолбанный. Я, гондурас вареный, твои номера запомнил, понял? Я не один, нас много! Мы тебе, педрила, капот расцарапаем…
Дальнейшие угрозы потерялись в реве заводящегося мотора. Николай медленно развернулся. «Фашист! Фашист!» – снова послышался ор разгневанного ветерана, и машина стала осторожно выезжать со двора, еще залитого глубокими лужами после вчерашнего ливня. В зеркале заднего вида дрожало отражение одноногого. «Еще десять лет, – подумалось Николаю, – и людям начнут выращивать конечности искусственно, только плати». Нужна только чья-нибудь мертвая нога. Каркас. Потом добавляешь туда мышечные клетки нового хозяина, кладешь в инкубатор, подключаешь кислород… Можно ли было оживить Лямзина? Искусственное дыхание. Николай даже не попробовал. Возможно, тот был еще жив. Как определить? Заявление о смерти – статья 66…
