Он потянулся, и сперва я решила, что Эверсон не ответит, но через минуту он заговорил:
– Я давно просил разрешения съездить в Молин. Из всех карантинных центров он ближе всего к базе, и мы знаем, что там есть зараженные люди. Я сказал, что воспользуюсь случаем, проверю обстановку и доложу начальству. Это все, что я должен был сделать.
А в результате оказался здесь, рискуя жизнью, чтобы помочь своему деду создать лекарство от вируса. Чем не героизм?
– У тебя есть девушка? – Я задала вопрос невольно, и мне тут же захотелось провалиться сквозь землю. Мне надо было думать о том, как выполнить задание директора Сперлинг, а не разглядывать парня, затаив дыхание.
Даже если Эверсон и подумал, что я веду себя нелепо, вида он не подал:
– Дома? Нет.
– А на Арсенальном? – Такое впечатление, что меня кто-то за язык тянул.
Он сжал губы, словно задумался о чем-то неприятном:
– Я дружу с некоторыми, но дальше этого наши отношения не заходят.
– Тебе не нравится камуфляжная форма на женщинах?
– Вовсе нет, на некоторых девушках она смотрится отлично. – Его улыбка согрела меня до глубины души. – Это из-за отношения к работе. У патрульных только одна задача: не допустить проникновения вируса на Запад. Нас учат считать себя первой линией защиты. Вторая – это стена. А генетически изуродованные люди? Они – потенциальный враг, способный заразить и убить всех жителей Запада до единого, мужчин, женщин и детей.
– Но больные люди вовсе не враги, – возразила я.
– Патрульные не называют их «больными». Их называют изуродованными «дикими». Специально, чтобы предотвратить сочувствие к ним. Потому что по правилам ты должен убить «дикого», если он, к примеру, пытается пересечь реку на плоту. А сочувствие может помешать тебе выстрелить в него. Жизнь патрульных разделена на черное и белое: серых зон у нас нет. Так что забудь про эмпатию. Эмпатия патрульным только мешает. В общем, когда живешь на базе, трудно избежать разговоров на эту тему. Но я приехал на Восточный берег не за тем, чтобы искать себе девушку.
– То, что ты делаешь, как ты рискуешь жизнью, чтобы помочь своему дедушке, – это потрясающе. – Господи, да такой патетический бред несут только чокнутые фанатки. Но внезапно мне стало все равно. Он весь был именно такой, каким должен был быть, – от мягких губ до чувства сострадания. Я уже готова была забыть, что при поцелуях передаются различные микробы.
– То, что ты делаешь, – очень благородно.
Он поморщился:
– Это то, что должен был делать Пограничный патруль. Во всем виновата корпорация «Титан». Вместо того чтобы строить стену, они должны были бы искать лекарство. Люди думают, что они построили стену, чтобы оградить их от опасности, но я считаю, что компания сделала это для того, чтобы мы не видели, что происходит на другой стороне, потому что это зрелище слишком напоминает о том, сколько вреда они причинили.
– Я не собираюсь защищать «Титан», но ведь это Ильза Прейжан финансирует исследования твоего деда.
– Ну и что? Ей известно, что он не может ничего сделать, пока не получит образцы всех пятидесяти штаммов. – Широкие плечи Эверсона согнулись, словно он старался не выдать какую-то огромную тайну. – Знаешь, почему Ильза Прейжан наняла ученых для создания химер? Ей хотелось, чтобы в лабиринте жил минотавр. – Он произнес последние слова с таким отвращением, будто выплюнул.
Да, конечно, глава корпорации была ужасной женщиной, но нельзя сказать, что ее жизнь сейчас протекала безоблачно. Когда-то ее обожали за необыкновенное воображение, но из самого популярного человека Америки Ильза Прейжан в одночасье превратилась в самого ненавидимого. «Породившая чуму» получала столько писем с угрозами, что больше не решалась покидать свой полностью стерилизованный пентхаус. Даже сейчас, спустя восемнадцать лет, многие все еще говорили, что ее стоило бы специально заразить вирусом. Что еще хуже, те, кто потерял своих детей во время эпидемии, грозились проделать это с ее сыном.
– Я читала, что она панически боится инфекции. Что она стала похожа на Ховарда Хьюза и не разрешает никому приближаться к себе. Она даже боится обнять своего собственного сына.
– Она не похожа на Ховарда Хьюза, – сказал Эверсон, глядя в огонь.
– Откуда ты знаешь?
– Пограничный патруль принадлежит корпорации «Титан». – Это прозвучало как ответ на дурацкий вопрос, но он глянул на меня, и выражение его лица смягчилось. – Мы знаем, как выглядит руководство компании.
– Но ведь она уже много лет никому не позволяет фотографировать себя или своего мальчика. Патрульные когда-нибудь видели ее лично?
Он снова уставился в огонь:
– Я не могу говорить о ней.
– Это что, какая-то запретная тема?
– Не то слово. – Он улыбнулся, словно извиняясь, и вытянулся у огня, опираясь на локти.
Короткий ежик его волос оказался прямо возле меня, и я больше не смогла противиться соблазну:
– Можно я их потрогаю?
Он резко обернулся, но, увидев мою поднятую ладонь, расплылся в медленной улыбке:
– Ты имеешь в виду мои волосы?
Я почувствовала, как жар заливает щеки.
– Ну, конечно, твои волосы. – Я отдернула ладонь. – С каких это пор ты превратился в Рейфа?
Как ни странно, мои слова заставили его рассмеяться:
– Да любой парень превратится в Рейфа, если ты его об этом попросишь.
Я встала.
– Я буду спать в комнате с большой кроватью. А вы двое хоть подеритесь за верхнюю койку.
– Послушай, я пошутил. Конечно, ты можешь потрогать мои волосы. – Он хотел было взять меня за руку, но я отодвинулась.
– Доброй ночи! – Я направилась к лестнице, все еще чувствуя, как горят щеки. «Ты имеешь в виду мои волосы?» Интересно, что еще я могла иметь в виду?
Летучие мыши клубились вокруг меня, но я не могла убежать: я была прикована к батарее отопления, стоявшей посреди лужайки. К тому же на мне было зеленое шелковое платье, настолько узкое, что я даже не могла сделать шаг. Но тут я вспомнила, что в рукаве у меня спрятан нож. Вытащив нож, я стала размахивать им, пытаясь отбиться от мышей, но их было слишком много. Они цеплялись за платье острыми зубами и когтями и с размаху врезались мне в грудь. Я кричала и пыталась попасть по мышам, но только сама порезалась, а мельтешащий рой продолжал по кускам рвать мою плоть.
Я проснулась с криком, прижав руки к груди, словно пытаясь удержать оторванную кожу. Но потихоньку разум вернулся ко мне, и я начала отличать кошмар от реальности. Это был просто страшный сон, уговаривала я себя, который не мог мне ничем повредить.
Внезапно в дверях раздался голос Эверсона:
– Лэйн, с тобой все в порядке?
