Я только крепче вцепилась в материал:
– Мне нужно это платье.
– Об… – с трудом выдавила она. Когти на ее ногах высовывались из резиновых шлепанцев и скрипели по полу при каждом ее шаге. Она подошла поближе, указывая на меня: – Обмен.
– Мое платье в обмен на эту форму? – Я указала на шелковый подол. Она кивнула. – Идет.
Я повернулась к ней спиной:
– Пожалуйста, помоги мне с молнией.
Несмотря на то что ее пальцы оканчивались толстыми когтями, прикосновение у нее было очень мягкое, и через секунду я уже вылезала из шелкового платья. Спрятанный за вырезом клочок бумаги, который принес Космо, упал на пол. Я подняла его и прочитала: «В полночь на крыше». На крыше? Странный план спасения. Я натянула потрепанное платье горничной и застегнула на шее толстый кожаный ошейник. Потом сорвала с шеи синий кулон-тест и швырнула его на пол. Теперь я была одним из зверолюдей в начальной стадии мутации. Одной из тех, кто мог потерять человеческий облик в любой момент.
Портниха, стоявшая рядом, прижала шелковое платье к щеке, словно пытаясь вспомнить какой-то чудесный сон. Потом она приложила платье к своему телу и начала медленно ритмично покачиваться, издавая тихие чирикающие звуки. Может быть, это была песня? Может, платье напомнило ей что-то, давно позабытое?
Я провела руками по стене подвала, испачкав ладони, а потом старательно измазала грязью лицо и руки. Портниха, забыв про песню, протянула мне платок, чтобы повязать на голову. В этот момент в коридоре появилась группа из пяти надсмотрщиков. Они двигались быстро, но осторожно, и шаги гулко отдавались в коридоре. Они разошлись по коридору и принялись осматривать близлежащие комнаты.
Мы с портнихой стояли среди манекенов, глядя, как двое из них оглядывают помещение швейной. Портниха быстро натянула мое бывшее платье – теперь принадлежавшее ей – на один из манекенов и сунула в мои трясущиеся руки подушечку с булавками. Один из охранников подошел к нам и спросил ее, не проходила ли здесь молодая женщина. Я затаила дыхание, но портниха только покачала головой и принялась закалывать боковой шов на платье. Я подала ей булавку. Надсмотрщик с отвращением глянул на меня и быстро вышел из комнаты. Я с трудом могла этому поверить, но он на самом деле принял меня за одну из служанок-зверолюдей.
Как только он отошел достаточно далеко, я повернулась к портнихе:
– Омар мертв.
Ее глаза удивленно расширились, и губы растянулись в чем-то, похожем на улыбку.
– Куда они дели его тело? – спросила я.
Она знаком велела следовать за ней. Мы прошли по темному грязному коридору к старой кухне, и женщина указала на дверь большой холодильной камеры.
– Спасибо, – прошептала я. Она кивнула и ушла.
Я открыла дверь, вошла в камеру и тут же споткнулась о тело Омара, брошенное прямо возле двери. Они даже не попытались придать ему пристойный вид. Он лежал на боку, раскинув ноги, с вывалившимися наружу внутренностями. Я присела рядом, перевернула тело на спину, чтобы добраться до связки ключей на его поясе, и отцепила тот, которым он издевательски дразнил королеву. Очень надеясь, что ключ открывает не только загон львиц, я спрятала его за вырез униформы горничной.
Я уже собралась было закрыть дверь холодильника, как вдруг мне пришла в голову одна мысль, и я снова повернулась к полкам вдоль стен камеры. Где еще можно хранить запас крови, если не в морозильной камере?
Пробирки действительно оказались на одной из полок – в металлической коробке с прозрачной крышкой. Я подняла крышку, вытащила наугад одну из пробирок и прочитала название штамма, написанное на куске пластыря: «Кускус». Я не знала, что это за животное, но на следующей пробирке значилось: «Обезьяна Колобус». Сосчитав ряды пробирок в коробке, я убедилась, что в ней было не менее двадцати пяти различных образцов крови. Проверять, все ли они разные или какие-то повторяются, времени не было. Я подняла было коробку, но тут же поставила обратно: образцы крови быстро испортились бы при комнатной температуре. Мне нужно было вернуться сюда после встречи с Эверсоном на крыше.
Я закрыла дверь холодильной камеры и пошла вперед, ориентируясь на сопение и рычание, которое раздавалось из дальней комнаты, разделенной на загоны для животных. Один из загонов был пуст, на сене лежала подстилка. Судя по запаху, сено было чистым.
Я молча стояла, не зная, что делать. Грубые деревянные перегородки между загонами доходили мне до груди, но я с трудом могла различить что-либо вокруг – окна были завешены одеялами или забиты от холода. Впрочем, в помещении все равно было довольно прохладно, и я потерла руки, покрывшиеся мурашками. Оглянувшись, я увидела, что многие зверолюди вышли из своих загонов и окружили меня молчаливым кольцом. С некоторыми из них были дети, которые напомнили мне Космо своими боязливыми взглядами. Это здесь, в этом темном сыром подвале, он жил со своей матерью, пока надсмотрщики не решили, что он уже слишком вырос, чтобы оставаться с ней.
Я сглотнула, пытаясь избавиться от накатившей боли, и подумала, как объяснить им, почему я вторглась в их жилище. Но тут один из мужчин, с шипами на голове, внезапно насторожился, шевельнув длинными острыми ушами. Женщина-барсук дернула носом, и внезапно все они снова исчезли в загонах. Еще через минуту я услышала голоса надсмотрщиков, шепотом переговаривающихся в коридоре.
Глава 29
Малыши забились под одеяла в своих заполненных сеном отсеках, как щенки, сбившиеся в кучу для тепла. Мне нужно было найти Эверсона и рассказать ему про коробку с кровью. Мне нужно было вытащить Рейфа из клетки «диких» в зоопарке. Но я ничего не могла сделать, пока орда надсмотрщиков прочесывала подвал.
Усталая, грязная, одетая в лохмотья, я присела на пол, прислонившись спиной к грубой деревянной перегородке, и хотела было почесать швы под повязкой на ноге, но вместо этого обхватила колени и уткнулась в них лицом.
Космо… Я не плакала. Было холодно, и я ощущала пустоту внутри, словно во мне больше не осталось слез. Я еще могла постараться забыть ужасные образы, но со звуками было сложнее. Снова и снова мне приходил на память влажный звук, с которым Хорда вырвал у королевы сердце. Его тяжелое дыхание. И глухое всхлипывание… Внезапно я осознала, что это всхлипываю я, – и тут из моих глаз полились слезы.
Когда рыдания перестали сотрясать тело, я свернулась на боку, ощущая головокружение и тошноту. Грудь у меня ныла, горло пересохло и болело. Я потерла глаза, стараясь избавиться от боли и постараться не задремать. Я боялась уснуть, но веки закрывались сами собой. После того как я дернулась в третий раз, пытаясь проснуться, я вцепилась ногтями в рану на лодыжке. Боль пронзила ногу и привела меня в чувство.
Внезапно темноту пронизали лучи фонариков. Под тяжелыми шагами захрустело сено, и надсмотрщики принялись обыскивать загоны, тяжело дыша под весом своих кожаных фартуков. Я надвинула платок пониже на глаза. Надсмотрщики грубо расталкивали зверолюдей, допрашивали их и рылись в вещах. Один из них направил луч света на меня, и я подняла голову, подражая местным обитателям. Он только удовлетворенно хмыкнул и бросил через плечо:
