Я рассеянно кивнул, продолжая думать о Лори.
– Куда уехала мисс Белл?
– Они в Блумфилде, так брат сказал мне утром. Наверное, Лори вам говорила, это городок, где она училась.
– Да…
– Сходите, вымойте руки, по коридору направо.
Когда я вернулся, на столе уже стояли тарелки и лежали приборы. Букет в небольшой вазе был здесь же.
– Почему вы такой расстроенный, мистер Соммерс? – спросила Пэтти, садясь напротив меня.
– Просто Дин.
– Хорошо. Дин.
– Не обращайте внимания, трудная ночь.
Она кивнула. Некоторое время мы ели молча. Поглядывая на девушку, я чувствовал, что она хочет что-то сказать, но не решается. Наконец она подняла глаза.
– Вы тоже к ней неравнодушны, да?
Повисла тишина. Я не знал, что ответить, не думал, что вопрос будет в лоб. Я забыл, что в мире аристократов подобные разговоры ведут за тарелкой супа, с таким же непринужденным видом, с каким говорят о погоде и политике. Пэтти потупилась.
– Простите. У меня нет никакого такта. Просто мой брат и она…
– Они действительно помолвлены? – выдавил я.
Она натянуто улыбнулась.
– Я поспешила. Но я очень хотела бы надеяться, хотя прошло мало времени.
Я кивнул и поспешно произнес, надеясь сменить тему:
– Вы чудесно готовите.
– Спасибо, давно этого не делала. Муж был против. – Она отставила пустую тарелку и вытерла губы салфеткой. – Слушайте, Дин, что вы теперь будете делать?
– О чем вы?
– О Лори. – Она быстро смяла салфетку. – Поймите меня правильно, она…
– Не понимаю. – Я в упор взглянул на нее. – Мы с мисс Белл друзья. И останемся ими, даже если… когда… она выйдет замуж за вашего брата. Но если вы полагаете, что я попытаюсь отговорить ее от такого решения, то вы совсем меня не знаете.
Она вздохнула, как мне показалось, с облегчением. Стало противнее.
– Поверите или нет, – снова с усилием заговорил я. – Никогда не уводил чужих невест. Нет такой привычки.
Пэтти нервно усмехнулась и вдруг похлопала меня по руке.
– Вот и славно. Вы еще найдете свою леди. Я вот была замужем целых шесть раз.
Она выглядела юной, совсем девочкой – может, из-за полноты, может, из-за маленького роста. Но шесть обручальных колец на тонкой цепочке доказывали, что она не врет. Как и стерильный тон, которым она говорила о чужих чувствах.
– Никогда бы не подумал.
– А вот такая я! – Она засмеялась уже искреннее и встала. Я окликнул ее:
– Пэтти, скажите мне одно. Лори… счастлива?
Я не был уверен, что могу задавать такие вопросы. Слова вырвались сами, и я знал, что услышу не то, на что смутно и подло надеюсь. Наклонившись, Пэтти понюхала розы – с рассеянным и задумчивым видом, трогая пальцами лепестки. Наши глаза встретились вновь.
– Им хорошо вместе. Могут убить друг друга, но им хорошо. Правда. Думаю, это счастье. У меня… давно так не было.
Она поправила ворот и задела цепочку с кольцами – они звякнули, ударившись друг о друга. Звук показался мне неожиданно громким. Я встал и, надеясь, что ничем не выдал того, что меня обуревало, произнес:
– Это все, что я должен знать. Мне пора, спасибо за гостеприимство.
– А телятина? – Она беспомощно хлопнула ресницами. – Дин, я вас обидела? Боже, какая я дура. Поймите… я не знаю, как говорить о таких вещах! Лучше бы вы все сказали Лори, она ведь должна знать, правда? Она вас любит, она часто про вас вспоминает, и…
Она говорила быстро, но наконец мне удалось ее прервать:
– Не нужно. Я просто надеялся на то, на что не следовало. Думаю, пора прекратить.
Пэтти-Энн заморгала; кажется, она решилась дара речи. Щеки покраснели, пальцы опять затеребили цепочку.
– Извините, что потревожил вас. Честь имею.
Я вышел в коридор. Странно, но – может, из-за слишком долгого бодрствования, – я ничего не чувствовал. В конце концов, я знал все, что мне сказали, знал, уже когда Лори переехала в дом с чердачным окном из цветного стекла. Все было ожидаемо и сбылось.
Застегнув мундир, я вышел за порог. На крыльце сидела птица, рыжий голубь. Он нахохлился; правое крыло безжизненно волочилось по земле; на лапе не хватало пальца. Я на миг остановился, глядя на него. Откуда он здесь, почему пришел умирать к этому дому? Я спустился по ступеням, а странная мысль все не давала покоя. В Лондоне слишком быстро умирают даже птицы, что говорить о какой-то там любви?
Дверь за спиной распахнулась, выскочила Пэтти. Кажется, она вскрикнула, увидев голубя. Я чуть ускорил шаг.
– Дин, подождите!
Я не обернулся. Длинная улица уводила меня все дальше. Небольшая площадь, где обычно стояли гондолы, сегодня была забита кэбами, и вскоре я уже забрался в один из них.
– Куда вам, сэр?
Я колебался лишь секунду или две. Забыл даже, насколько кэб дороже омнибуса.
– Первый Воздушный.
Я не знал, почему хочу именно туда, причина не оформилась в затуманенной голове. Пульсировало одно желание – напиться. Забыть Лори, забыть непринужденную беседу о любви. Копыта застучали по мостовой. Глянув в окно, я увидел на перекрестке силуэт, как мне показалось, торговки цветами. Рассмотреть внимательнее я не успел. Возница хлестнул по мокрым спинам лошадей, и кэб помчался быстрее.
[Падальщик]
Эгельманн и Артур удивленно глядели на меня. Начальник Скотланд-Ярда даже поднял свои широкие брови.
– Никогда бы не подумал, что таким длительным ожиданием мы обязаны всего лишь необходимости встретить вас.
Я сухо кивнул и сел напротив. Я видел, как Кристоф Моцарт с приятнейшей улыбкой усаживает Лори во второй экипаж. Его лошади тронулись, следом помчалась наша карета. Блумфилд остался позади, а с ним… к черту, не хотелось даже в мыслях произносить, что еще погребено в развалинах прошлого Лоррейн. Я сжал кулаки, что не укрылось от Артура.
– Что-то… – он сделал паузу, – идет не по плану?
Я снова промолчал. Не по плану шло все, и главным в крушении этого несуществующего плана было вовсе не внезапное появление преступника, о котором я не знал ничего, кроме имени. Я повернулся к Сальваторе.
– Уже видели его лицо?
Тот покачал головой.
– Он прятался под капюшоном. А вы?
Проклятье. Я всегда был прям и честен с ним, возможно, прямее и честнее, чем стоило. А сейчас я вдруг понял, что не могу. Сообщить Артуру, что главной загадкой дела Леди, нашей невидимой тенью и неизвестной угрозой был нищий мальчишка, помогающий ему в лаборатории? Мальчишка, которого он жалел и хотел однажды устроить в университет, обеспечить его будущее, как делают любящие отцы? Эта привязанность казалась мне слабой заменой настоящей семье, но я не осуждал ее, не смел. И я солгал, покачав головой.
