– Почему вы не в экипаже с мисс Белл? – тихо поинтересовался Артур.
– Так получилось.
Он не стал допытываться. Он вообще не любил задавать лишних вопросов, предпочитал выждать. Зато Эгельманн, прищурившись, немедля поинтересовался:
– Неужели уже довели ее и разругались?
Издевка и торжество в интонации заставили задохнуться от злости. Светлые хищные глаза сверлили мое лицо, но я ответил, удивляясь ровности собственного голоса:
– Не вашего ума дело. Лучше скажите, зачем мы понадобились человеку, с которым вы водите дружбу, вопреки законам Империи?
Улыбка Эгельманна напоминала скорее оскал.
– К сожалению или к счастью, он не делится со мной планами.
Чувствуя назревающую ссору, Артур протянул мне тетрадь.
– Я завершил перевод для вашей сестры. И, похоже, нам тоже лучше ознакомиться. Томас сказал, что он интересовался… – мрачный тон заставил меня вскинуть взгляд, – этой вещью. Дневником Антонио Сальери. Хотите прочесть?
Я не хотел. Мне было плевать на Сальери, сама фамилия теперь вызывала горечь и злость, но вовсе не из-за композитора. Из-за ненормальной женщины, возомнившей себя мстителем непонятно за что. Преступницы и интриганки, которую я повесил бы своими руками, несмотря на все напыщенные разговоры о жалости и понимании, заблуждениях и ошибках. Логичные, гуманные разговоры, отвечающие догмам церкви. Мне было плевать на гуманность. На доброту. На чужую любовь. Важным осталось одно: моя отвернулась.
Стоило представить, как Кристоф Моцарт перетягивает Лори на свою сторону, – и захлестывало неудержимое желание вздернуть его рядом с его чертовой невестой. Конечно, он знает, что сделать, какие воспоминания разбудить, какие слова произнести. Лори, умная и справедливая, сдастся. Она любила эту дрянь. Обоих. Этого уже не изменить.
– …Чего он хочет? – услышал я как сквозь туман голос Артура.
– Уехать из Британии. С ней вместе.
Ответ удивил токсиколога: он явно обращался не ко мне. Удивленным выглядел и Эгельманн, но уже через мгновение рыкнул:
– Вот оно что? Не бывать. Я ее повешу.
– Для начала поймайте, – осадил его я, но внутренне неожиданно почувствовал облегчение, даже благодарность. Эгельманн озвучил мою мысль и был на моей стороне.
– Слушайте. – Шеф Скотланд-Ярда оглядел нас. – Он на полном серьезе хочет заручиться нашей поддержкой в каких-то новых махинациях?
– Думаю, он не оставит нам особого выбора, – глухо сказал Артур. – Он следит за нами столько времени. Он спас вашу жизнь, Томас. И… – тень легла на его лицо, – если «союзник» – та, о ком я думаю, то мою тоже. Что касается вас, Герберт… вы ведь примете сторону мисс Белл, верно? И что получится?
– Охотники на тигра превратятся в спасителей этого тигра? Черта с два!
– А если мы услышим что-то, что переубедит нас?
– Меня не переубедит ничего, – отрезал Эгельманн. – Окажись этот мистер Моцарт хоть принцем, хоть разведчиком, хоть святым, но он просто сумасшедший.
Сальваторе выжидательно посмотрел на меня. Я отвел глаза.
– Вы ошиблись. Я не приму сторону мисс Белл, я приму сторону закона. И меня тоже… – я почувствовал ком в горле, – ничего не переубедит.
– Браво, Нельсон! – Эгельманн хлопнул меня по плечу. – Не ждал от вас такой принципиальности! Уважаю!
Артур промолчал. Он выглядел хмурым и сосредоточенным. Немигающий взгляд устремился в окно, и я этот взгляд хорошо знал. Таким Артур становился, когда хотел исчезнуть. Скрыться очень надежно, от всех вокруг.
– У вас есть идеи, что делать? – наконец спросил токсиколог.
Если бы я знал. Что-то подсказывало мне, что разговор с Моцартом кончится отнюдь не мирно. Как бы ни разглагольствовал Эгельманн, о чем бы ни думал я сам, у нашего противника были свои рычаги, чтобы надавить на нас. Помедлив, я ответил:
– Выслушать. Не спорить. Не дать ему нас убить. И уже тогда думать дальше.
Артур кивнул. А вот Эгельманн, не слыша нас, сосредоточенно смотрел в окно. У него план явно уже был. Свой. И пока он почему-то не собирался им делиться.
[Лоррейн]
Я сжалась в углу и зажмурилась, но даже сквозь сомкнутые веки чувствовала внимательный взгляд Кристофа. Лошади тронулись; сразу понеслись быстро. Я не двигалась, скованная тупым оцепенелым равнодушием. Мисс Белл.
– Ты изменилась, Лори.
Голос звучал тихо и высоко, почти по-мальчишески. Если не открывать глаз, можно было поддаться иллюзии: мне двенадцать, Кристофу тоже, мы едем куда-то в Лондон. На мне гимназистская форма, мои волосы еще не стали жидкими и жесткими, нога здорова. Я не умею целоваться и не умею стрелять. А дома папа. Живой.
– Ты ненавидишь меня. Да?
Я открыла глаза. Кристоф улыбался мне, как раньше, так, будто мы виделись только вчера. Мне снова захотелось ударить его. Точно угадав мысль, он грустно рассмеялся.
– Ты лгал все время, что мы дружили.
– Пойми, Лори. – Он опустил взгляд. – Я действительно верил, что вылечусь. И что вернусь. Но…
– Ты должен был рассказать! – перебила я. – Сразу! С самого начала!
Кристоф покачал головой. Он не кричал на меня в ответ, а почти шептал.
– А разве подобная болезнь – не клеймо? Двенадцать – не десять, все уже хотят взрослеть. Я… все надеялся, что это ошибка. Глупость, так не бывает. Похоже на сюжет книги или желтой статейки: нестареющий мальчик. Вечный мальчик. И вот, мне больше двадцати, а вы верите, что пятнадцать. Я мог еще строить иллюзии? Ох, Лори…
Он потер подбородок – острый, безупречно гладкий. Детский.
– Те, с кем я когда-то учился, брили усы, заводили детей. А я… выйди я на улицу без каблуков и джентльменского наряда с подплечниками, – мне едва дали бы четырнадцать. Даже ты, Лори. Что говорить о Фелис? Она стала бы моей женой, зная все это? Зная, что не родит от меня, что, скорее всего, я не смогу даже…
Он зажмурился и вдруг тихо застонал. Румянец, вспыхнувший было на щеках, исчез, кожа словно посерела. Некоторое время он молчал, потом шепнул, поднимая глаза:
– Прости. Это гадко. Прости, я…
Мы говорили будто о разном. На разных языках. С разных сторон одного кошмара.
– Ты исчез, когда она нуждалась в тебе, Кристоф, неужели ты не понимаешь? Она думала, ты сбежал, узнав, что пожар изуродовал ее, что она лишилась состояния!
– Лишилась состояния…
Он протяжно рассмеялся. Я и сама теперь знала, какую сказала чушь. Марони получал от Фелис не только взрывчатку, но и деньги. Она сама наняла его брата, подтолкнула к матери. И… еще одна догадка все еще не прижилась в рассудке. Нет, Фелисия не могла. Она заплатила бы слишком высокую цену своим уродством, если бы действительно замышляла убить мать. Нет… Она же вернулась в школу, пыталась жить дальше, только потом…
