Она взошла на мостик и оглядела человека, стоявшего у штурвала рядом с простенькой контрольной панелью. Джеймс Сальваторе смотрел вперед. Темные с проседью волосы трепал ветер; рубец на лице в серой мгле казался багровым; глаза опустели. Невольно Фелис вспомнила другой полет, на другом корабле, с другим человеком. Идиот Марони смотрел вдаль с таким же выражением тупого бараньего равнодушия, правда, и мозгов у него было еще меньше, чем у этого конструктора. А она тогда заикнулась о своем предке и только потом поняла, как глупо поступила. Но тогда она действительно была глупее, тогда все только начиналось. Больше она таких ошибок не совершала. А Джулиан Марони, наверное, уже сдох.
Внизу дала сигнал баржа, другая ответила ей. Фелисия прислушалась: да, Лондон жил обычной жизнью, и все же некоей частице разума казалось, будто что-то не так. Где-то в тумане, в ползущих внизу темных точках таилась угроза. Фелис пока отогнала эти мысли, расправила плечи. День должен был быть идеальным. Хотя бы начаться идеально.
– Скоро.
Голос Сальваторе звучал тихо, сухо. Он знал, что она собирается делать, и знал, что не помешает. Да, он точно был умнее Марони: даже попытки сбежать оставил в первый же год после похищения. Фелис усмехнулась и отошла, на ходу вынимая из-за пояса нож.
Корабль замедлялся; Фелисия шла вдоль борта и резала ложные снасти, на которых едва держалась мирная маска фрегата. Куски деревянной обшивки падали в воду. Люди на набережной наверняка видели это, но теперь было плевать. Осталось совсем немного.
– Поворачивай, – вкрадчиво приказала она.
Железный фрегат опустился ниже и полетел над Уайтхолл. Скрываться было бессмысленно, и корабль заскользил мимо верхних этажей домов, не задевая ползущих внизу кэбов. Прохожие задирали головы, замирали, некоторые кричали. Фелисия знала, что кто-нибудь вызовет полицию и что, хотя Скотланд-Ярд совсем близко, они не успеют.
– Разгоняйся! – крикнула она.
Они приближались к пересечению с Даунинг-стрит. Ветер усиливался; скоро он должен был разогнать туман. Сальваторе напряженно сжимал штурвал, жал на рычаги и кнопки. Костяшки его пальцев побледнели.
Здание было темным, с огромными, как в Хофбурге, окнами и полукруглым балконом. Совсем новое, построили всего три года назад, после большого пожара, начавшегося на ближней к набережной Виктории верфи и охватившего полцентра города. Тогда все хорошо прогорело… Сегодня – будет уничтожено по-другому.
Эти минуты она представляла себе десятки раз; в ее воображении они были расписаны посекундно. Сальваторе знал, что делать, и уже поворачивал штурвал. А она присматривалась к силуэтам за окном, окружившим широкий стол. Двадцать мест. Двадцать министров. Приглушенный газовый свет, очень тусклый. Совсем близко. А теперь…
Пора.
Сцена вторая
Тридцать секунд – корабль развернулся на пересечении Даунинг-стрит и Уайтхолл.
Двадцать секунд – махина сделала точный бросок с быстрым торможением.
Пятнадцать секунд – стальной нос фрегата вгрызся в стекло, в дерево, в тонкую штукатурку и хлипкие камни. Снес два окна и кусок стены меж ними. Спрятанный пулемет выдвинулся. Дуло было нацелено на стол, за которым совсем не ждали посторонних.
Еще десять секунд – умер звон стекла. Корабль замер, его нос – в полуметре от министров. Двигатели по-прежнему ревели, баллоны с летучкой – шесть в разных частях конструкции – слабо тянули фрегат, не давая ни подняться, ни всей массой обрушиться. Здание могло не выдержать, а этого она совсем не хотела, слишком просто. На улице голосили люди, слышался топот: кто-то убегал сквозь туман, наверняка к Скотланд-Ярду. Но почему-то не было криков изнутри, из самого Кабинета. Шагов, скрипа дверей, даже стрельбы, – хотя многие министры едва ли струсили и едва ли забыли оружие. Но Фелис не слышала ничего, кроме… нет, этого не могло быть. Нет.
Тридцать секунд, чтобы спуститься по лестнице. Фелисия знала, что в воздухе она – легкая мишень, но знала также, что в нее не будут стрелять сразу, слишком сильно любопытство и неотступен страх, что «Гатлинг» даст очередь раньше, чем пуля настигнет женщину в красном. Она спрыгнула на поцарапанный, усыпанный осколками и обломками паркет. Резко выпрямилась и подняла голову, ожидая увидеть… Что угодно. Только не это.
Музыкальная шкатулка: открытая крышка, знакомая мелодия – красивая, стройная, гармоничная и нежная. Ни за что она не поверила бы, что ее создали Антонио Сальери и этот бахвалистый шут, вместе. Фигуры двинулись по механическому пространству, вот – встретились, остановись, ведя немой разговор. Лицом к лицу. Вдвоем. В вечности.
Шкатулка стояла на краю стола, прямо перед Фелис. И девятнадцать свежих, едва тронутых тлением трупов были здесь же: каждый откинулся на стуле. Мужчины, женщины, все окостеневшие и недвижные. Тусклые глаза устремились все в ту же вечность, но устремились немо, безнадежно. Теперь, в слабом газовом свете, пятна стали видны на лице ближайшего – седого старика с отчетливо различимой бороздой на шее. Висельник. Висельник на месте военного министра.
Они сидели, ждали ее, потихоньку продолжая свое гнилостное путешествие в смерть. Но они не пугали, в отличие от единственного живого в кабинете – во главе стола. Туда не дотягивался свет. Фелис его не различала, подметила лишь узкие плечи. Движение тонких рук – натянулись нити, привязанные к трупам. Тела, одно за другим, повалились на пол. Тогда человек поднялся из полутьмы и вышел на свет.
– Здравствуй, родная.
Она сразу его узнала.
Сцена третья
В здании напротив у окна тоже стояли двое живых. Оба держали бинокли и наблюдали за происходящим. Лоррейн Белл видела: Фелисия Лайт шарахнулась и выхватила револьвер. На Кристофа Моцарта она смотрела так, будто мертвецом был он, а не девятнадцать. Этот мертвец действительно был страшнее: в отличие от других, ходил, говорил, протягивал руку. По его губам удалось прочесть слово. Родная.
Лоррейн сжала пальцы. Фелисия замерла. Она все еще не стреляла, а Кристоф говорил, лицо его было белее полотна. Когда он снова простер руку, Фелис прижалась спиной к металлическому корпусу корабля. Рев мотора слышался в звенящей тишине.
– Она не станет слушать. – Герберт Нельсон отнял от глаз бинокль. – Я звоню…
– Подожди! Еще рано.
Он взглянул на часы.
– Минута.
Лоррейн кивнула.
…Кристоф Моцарт взял со стола тетрадь и заговорил снова, увереннее и быстрее, улыбаясь. Лоррейн не видела лица Фелисии, но в какую-то секунду плечи расслабились. Подруга сделала навстречу Кристофу шаг, опустила револьвер. Она чуть повернула голову, и стала видна изуродованная половина лица – недвижная маска с распустившимся багровым цветком ожога. Фелисия вдруг неуверенно протянула руку в ответ. Нельсон снова посмотрел на часы.
– Успел.
