Я пытался думать о жестких пружинах кресла, впивающихся в спину и бедра, о монотонном пиканье его кардиомонитора, о шагах уборщика в коридоре, о шорохе его швабры по линолеуму, о том, как свет фонарей пробивается через пластиковые жалюзи, о чем угодно, но не о том, что Айжа чуть не умер. О том, что я с треском проваливал родительство уже не на одном, а на двоих детях. О том, что я бы отдал что угодно, чтобы Элли снова со мной разговаривала – только бы снять с себя часть вины за этот случай с Айжей. В какой-то момент меня переполнила надежда, что она могла мне написать что-то за этот вечер. Я вытащил из кармана свой телефон. На экране отобразилось время – три часа четырнадцать минут – и больше ничего.
Мои пальцы закружили над клавишами, я так хотел ей написать, но знал, что было уже слишком поздно.
Первое, что я увидел следующим утром, открыв глаза, это Айжу, слизывающего с ложки шоколадный пудинг. Я моргал, удивленный тем, что мне каким-то образом удалось уснуть.
– Привет, тигр, – сказал я, кряхтя и пытаясь размять затекшее тело. Забыв о том, что я порезался, я оперся на перебинтованную руку и скорчился от острой боли.
– Привет. – Он внимательно изучал ложку.
– Как себя чувствуешь?
– Хорошо.
Меня терзало множество вопросов, когда Конни высадила вчера меня у больницы, а сама поехала к Псу, Айжа к тому времени уже спал, его небольшое тельце отключилось от переутомления. А теперь, при свете дня, когда он проснулся, я понятия не имел, о чем его спрашивать. Кричать на него? Наказать? Обнять? Спросить, о чем он вообще думал? Меня переполняли разные эмоции, но самая сильная из них – страх, что я опять скажу что-то не то. Что я оттолкну его еще дальше. Я совершил эту ошибку с Элли и не мог позволить себе сделать это еще раз.
Я посмотрел на белую доску на стене. На ней было написано только: Триша – доб. 2743. Перевожу взгляд на Айжу:
– Ну. Как поплавал?
Он замер с ложкой во рту и, очевидно, раздумывал над ответом. А потом положил ложку на поднос.
– Холодно.
Я кивнул и потер щетину.
– Айжа, ты не мог бы мне помочь? Что ты…
– Где библиотекарша? – спросил он, пристально смотря на меня.
– Что?
– Библиотекарша. Они ее увезли.
Врач сказал, что Айжа был в сознании и понимал, что происходит, когда его привезли, то есть никакого вреда его нервной системе, скорее всего, нанесено не было, но мы неделю не были в библиотеке, и я боюсь, что у него какие-то провалы в памяти. Я снова смотрю на номер Триши.
– Ты знаешь, какой сегодня день? – Я нахмурился.
Айжа призадумался.
– Воскресенье.
– Кто сейчас президент?
Он посмотрел на меня:
– А ты сам не знаешь?
Дверь приоткрылась, и вошла медсестра.
– Доброе утро. Как себя чувствует наш пациент?
Она смотрела на планшет, так что я не был уверен, говорит она со мной или с Айжей. Никто из нас не ответил. Она подняла голову.
– Давайте померяем давление?
Она положила планшет в ноги кровати и надела манжету на тонкую ручку Айжи. После она измерила ему температуру и прослушала грудь стетоскопом. А потом склонилась над бумагами, что принесла с собой.
– Доктор Рид будет делать обход в течение часа, хорошо?
– Триша?
– Ой, нет. – Она вытерла имя с доски и вписала свое. – Она работала ночью. Я – Кэролин.
– О, простите. – Я кивнул в сторону Айжи. – Как он?
Она посмотрела на свои записи, будто бы уже забыла, что там писала.
– Он удивительно выносливый мальчик. Думаю, что днем мы его уже отпустим домой. – Она прижала планшет к груди. – Еще есть вопросы? – Она повернулась к Айже: – Тебе что-то еще нужно?
– Очки. Я ничего не вижу.
Она улыбнулась, подошла к тумбочке, на которой лежали очки. И отдала их Айже.
– А где женщина? Библиотекарь? – спросил он.
Ну вот опять. Я закрыл лицо руками.
– Та, что спасла тебя?
Я вскинул голову. Айжа кивнул.
– Она восстанавливается на четвертом этаже. У нее некоторые… осложнения.
– Подождите, что случилось?
И тут я понял, что я так зациклился на здоровье Айжи прошлой ночью, что так и не узнал, что именно с ним случилось. Я знал, что он как-то упал в реку и какой-то прохожий заметил его и позвонил в службу спасения. Я даже не подумал спросить кого-то еще. Я услышал голос Стефани: «Это так по-мужски».
– Женщина ехала на велосипеде, заметила вашего сына и поплыла за ним. Она оказывала первую помощь, пока кто-то не вызвал «скорую».
– Это была библиотекарша. Та самая, – перебил Айжа, смотря на меня, в стиле «я же говорил».
Во рту пересохло, и у меня вдруг странно забилось сердце. Эмили. Я уверен в том, что это не ее имя, но я знал ее только под ним. Я вдруг увидел, как она плывет по реке Пассаик в своем белом платье, как лебедь. Я посмотрел на медсестру:
– Вы упомянули какие-то осложнения. Она в порядке?
– Простите, мне не положено об этом говорить.
Я не мог поверить в то, что эта женщина – этот пугливый образ женщины, которая цитировала по памяти стихи и выписывала книги, спасла Айже жизнь. Я чувствовал, что в долгу перед ней. И должен был убедиться, что она в порядке.
– К ней можно?
– Мне нужно спросить ее. Я вам скажу.
Она опять посмотрела в записи.
– Ой, и еще, скоро придет социальный работник.
– Соцработник?
– Это обычная процедура, – ответила она, избегая моего взгляда.
Когда она ушла, я выкинул библиотекаря из головы и вернулся к Айже.
– Ну что же. Ты мне скажешь, почему ты оказался на том мосту?
Он смотрел на пустой стаканчик от пудинга, будто бы хотел наполнить его силой взгляда. Хотя, может, именно это он и пытается сделать.
– Ладно. Почему бы нам не начать с кофейного столика?
Он не шевельнулся.
– Это же не было случайностью?
Айжа обратился в камень.
– Айжа. Посмотри на меня. – В моем голосе звучало отчаяние, может, оно и заставило его поднять взгляд. – Поговори со мной.
Он открыл рот и что-то пробормотал.
– Что? – Я подался вперед в кресле.
– Кинетическая энергия.
Я помню этот термин из школьного курса физики, но я понятия не имел, почему он это сказал.
– В смысле?
– Я пытался ее использовать.
