– Эх. – Сердце под блузкой рвалось наружу. Кто-то должен сделать хоть что-то. Я не могу потерять эту работу. И не потеряю. Мне нужны эти деньги.
– Так ты пойдешь? – Опять ребенок отправляется на другое бедро.
Напоследок я сурово посмотрела на нее, а потом подняла руки в жесте поражения.
– Почему бы и нет.
И за этой фразой я спрятала главный вопрос: почему? Почему Мэдисон Х., самая популярная девочка в школе, вдруг захотела быть моей подругой? Разве больше ей нечем заняться? Почему ей вообще не все равно?
Но позже, расставляя в витрине книги о коренных американцах, готовя все к Дню Благодарения, я ругалась на себя за такие детские мысли. Я больше не в школе. Мы выросли. Она проявила доброту. Я должна перестать закидывать ее вопросами и просто принять это. Ну и, надо признать, кажется, это приятно, когда у тебя есть друг.
Я поставила последнюю книгу – «Говорит черный лось» – в конец ряда и не задумываясь опять почесала живот. Теперь его немного жжет, и мне интересно, чешусь ли я из-за фантомной сыпи. Я задрала блузку, чтобы проверить, и вскрикнула, когда увидела свою кожу: крупные волдыри и красная сыпь горящей дорожкой вели от живота к бедрам. Но я не понимала, откуда вдруг сыпь на животе? Никто его не трогал. Глубокий вдох. Может, это просто обычная сыпь. От чего-то еще. От стирального порошка – бывает же такое? Но его я не меняла уже давно. И я много раз видела у себя такую реакцию, чтобы точно знать, откуда она.
Что меня пугало на самом деле – так это то, что я понятия не имела, что ее вызвало именно там.
Глава тринадцатая
Эрик
Семь голосовых сообщений. Сто сорок два письма на электронной почте. Двадцать три смски (ни одной от Элли). И со всем этим дерьмом я разбирался в половине шестого вечера в среду, пока на плите кипела кастрюля с пастой.
Малоизвестный факт: если кому-то показалось, что ваш ребенок пытался покончить с собой, ему не дадут вернуться к занятиям в школе, пока специалист не подтвердит, что он больше не хочет навредить себе или окружающим. И у этого специалиста может не быть окна для приема аж до четверга. И раз ему все время надо быть под надзором, а вы не успели найти няню на такой короткий срок, теперь мы имеем то, что имеем.
Но не Айжа был виноват в том, что на меня столько всего свалилось. Вместо того чтобы работать всю неделю, как я сказал своему начальнику, все три дня я провел с книжкой. Все утро понедельника и бóльшую часть дня я посвятил перечитыванию «Девственниц-самоубийц». Такое чувство, будто кто-то включил свет, и я знал, что это Джубили нажала на кнопку выключателя. Смысл предложений вдруг начал до меня доходить, словно их специально для меня написали.
Например:
В тот момент мистера Лисбона посетило ощущение, что он и не знал, кто она такая, что дети – это всего лишь незнакомцы, с которыми он согласился жить вместе.
И я задумался, гений ли этот Джеффри Евгенидис. Или, может, он просто отец. После новостей от Стефани я несколько раз звонил Элли, хотел поговорить об ее отстранении, но она не взяла трубку. Я уже было отправил ей сообщение на эту тему, но побоялся, что еще больше ее оттолкну. Вместо этого я отправил ей одну их своих любимых реплик из книги. Это ответ Сесилии на вопрос доктора о том, почему она пыталась покончить с собой, ведь она была еще так мала и не знала, как жестока может быть жизнь:
– Очевидно, доктор, вы никогда не были тринадцатилетней девочкой.
К этому я приписал: «Ха! В точку, да? Люблю тебя, папа».
И теперь я где-то посередине «Под стеклянным колпаком». В своем дневнике Элли написала, что хотела бы работать редактором журнала в Нью-Йорке, что меня сильно удивило. Я даже не знал, что ей нравится писать. Или читать журналы. Но больше всего меня беспокоило то, что она написала, что «очень понимает» Эстер, главную героиню, у которой очевидно что-то вроде маниакальной депрессии.
Пролистывая электронную почту, я поймал себя на мысли, что думаю о Джубили. Что бы она сказала о книге. Об Эстер. Об Элли.
– Вода убегает. – Я поднял взгляд и увидел Айжу, стоящего в дверях. А потом посмотрел на плиту.
– Черт! – подпрыгнул и схватился за ручку кастрюли, чтобы сдвинуть ее с огня, не подумав. Шок от жара в ладони смешался с природной неуклюжестью, и вот уже вся кастрюля летела на пол, водопад из пасты и кипятка бежал по линолеуму. Каким-то чудом меня не забрызгало, но моя обувь уже пропиталась горячей водой, и ноги начало жечь.
– Ты в порядке? – спросил я через плечо.
Айжа просто стоял на месте, скрестив руки.
– Пасте конец.
Киваю.
– Ага. – Я перепрыгнул на сухое место, чтобы снять промокшие носки и ботинки. – Пиццу хочешь?
– Острых сосисок хочу.
Их никто не доставляет, и я чуть было не сказал это, но мы весь день просидели дома, и я думаю, что было бы неплохо выбраться.
– Отлично. Дай мне прибраться, и поедем.
Когда мы через двадцать минут съехали с дороги, мне надо было повернуть налево, но я поехал направо. Мне хотелось увидеть ее. Джубили. Это просто визит вежливости. Проверить ее. Убедиться, что она в порядке.
Я набросился на хот-дог по пути, и когда мы встали на парковке, я посмотрелся в зеркало заднего вида, проверить, не застряло ли у меня чего в зубах.
– Что мы тут делаем? – кусая хот-дог, спросил Айжа.
Я повернулся к нему:
– Мне нужно продлить мои книги.
– У тебя с собой нет книг.
Черт. Он был прав.
– Думаю, они могут как-то это сделать через компьютер.
Он достал картошку фри из пакета, стоящего у него на коленях.
– Можно я останусь в машине?
Я сомневался. После всего случившегося я не хотел оставлять его одного, но это парковка библиотеки, и если что, думаю, я увидел бы его через витрину.
– Думаю, да. Но просто ешь. Без всякого телекинеза или разрушения и прочей чепухи, хорошо?
Он кивнул, и я думаю, сколько других людей давали такие указания своим детям, прежде чем оставляли их одних на пять минут. Я отвел взгляд от Айжи и направил его прямо на библиотеку, через лобовое стекло машины. Из моего обзорного пункта на парковке я прекрасно видел все, что происходило внутри здания. И Джубили. Она стояла за стойкой выдачи книг, на ее лицо падала тень от непослушных прядей волос. Не знаю, что меня в ней так притягивало. Она красива, да, но тут что-то большее. Она отличается от других, она одновременно настороже и абсолютно беззащитна. Она – кубик Рубика, который я жаждал привести к раскладке, которую смогу разгадать. Или, может, я просто жаждал понять, почему я постоянно о ней думаю. Я не знал. Я никогда не встречал никого, похожего на нее. И никогда не умел собирать кубик Рубика. В животе заурчало. Я отпил воды, которую заказал вместе с едой, чтобы немного его успокоить. Не надо было есть так быстро.
