– Слушай, ты тогда даже не смогла зайти в нашу кофейню. Как ты собираешься отправиться в Нью-Йорк?
Я знала, что она была права. Я из-за этого не спала прошлой ночью, все думала о зданиях, о дорожном движении, об улицах, забитых людьми.
Таблетки, впрочем, не казались мне решением.
– Они сильные?
– Не. Только чуть все приглушают.
Я зажала таблетку между большим и указательным пальцами, закинула ее в рот и проглотила. И кивнула на выпечку.
– А это еще что?
– Это твое первое приключение.
Я уставилась на нее.
– Эм, я уже ела пончики. – Серьезно, она что думает, что я в пещере жила?
– Да. Но не горячие, только что испеченные пончики со вкусом яблочного сидра из пекарни МакКлеллана на Форсайт-стрит. Их нельзя заказать на дом. И уж поверь, что это приключение для твоего рта.
Я аккуратно взяла его с ее ладони, смесь сахара и корицы тут же покрыла перчатки. Она смотрела, как я откусываю. Я специально жевала быстро, чтобы она не слишком радовалась своему успеху, но мне изо всех сил приходилось сдерживаться, чтобы не застонать от удовольствия. Она была права. Пончик и в самом деле хорош. Самоуверенная улыбка засияла на ее лице, и я поняла, что не в полной мере смогла скрыть свой восторг.
– Правда ведь?
– М-м-м-м-м. – Я уже откусила еще. Я широко ей улыбалась, весь рот был перепачкан теплым тестом и корицей, она смеялась.
– А теперь давай отвезем тебя к врачу.
По дороге я пыталась отвлечься и ни о чем не думать. Но поток мыслей все равно привел меня к Эрику, так же как и все время с тех пор, как я вчера вышла из его квартиры. Меня удивило, что он приехал к библиотеке, когда я закрывала ее, но все же мне стало чуть легче. Мне было не по себе от того, как я обошлась с ним в субботу. Да, он был настойчив – удивительно настойчив – но, когда я об этом подумала, мне показалось, что он просто отчаянно хотел мне помочь, и тут не на что было злиться.
Но потом, когда он подошел ко мне с вытянутой рукой, чтобы закрепить нашу «сделку», я обмерла. Строго говоря, это было бы безопасно – на мне были перчатки – но я никого не касалась по своей воле и никому не позволяла себя коснуться уже много лет. Я все смотрела и смотрела на его пальцы – те самые, о которых я столько думала с тех пор, как они мне приснились. Я дорисовывала им больше деталей, чем художники эпохи Возрождения. Но в реальности, когда я поняла, что они могут со мной сделать, – я перепугалась. Он опустил руку и сделал вид, что ничего не было, хотя я покраснела от смущения.
Может, из-за этого, может, из-за того, как он защищал Айжу вчера перед миссис Хольгерсон, или из-за того, как он пошел к сыну после этого, как он за него волновался, я даже и не знаю, из-за чего именно, но он казался таким искренним. Добрым. И, в общем-то, не таким придурком, каким мы с Луизой его считали.
Но было и кое-что еще, другая причина, по которой я не могла перестать о нем думать, причина, в которой я сама себе не хотела признаваться до сих пор: мне нравится, как он на меня смотрит. Словно во мне нет ничего необычного, будто я обычная девушка, женщина. И я не помню уже, когда я в последний раз чувствовала себя нормальной.
Впереди показались небоскребы Манхэттена, и я поняла, что успокоительное начало действовать, потому что мышцы в руках и плечах расслабились. Но потом я заметила, что на мой сжимающийся желудок оно никак не влияло – единственное напоминание о том, что я не обычная, и то, что Эрик это заметит – всего лишь вопрос времени.
Когда мы остановились на парковке в Нижнем Манхэттене, я прижала палец к щеке, а потом второй. Я потерла кожу, потыкала в нее, потянула в разные стороны.
Я не чувствовала лицо. Я знала, что меня это должно было бы насторожить, но скорее все наоборот – на меня накатила тихая волна расслабления. Я захихикала.
– Что смешного?
– Ничего. – Слово будто выплыло из моего рта, заставляя губы вибрировать, и это меня веселило еще больше. И опять я засмеялась и передумала. – Все, – и опять засмеялась.
Мэдисон парковалась и хмурилась.
– Хм. Наверное, надо было дать тебе половинку таблетки.
Я ткнула ей в лоб пальцем, все еще перепачканным сахаром с корицей.
– Не парься. – А потом я тут же вспомнила песню и, не задумываясь, добавила: – Будь счастлив.
Я складываю губы в трубочку и пою:
– Дуууууу-ду-ду-дууууди-ду-дуу-дии-ду. Не парься. Ду-дии-дуу-дии-дудии-дуууууууу.
Мэдисон закатила глаза и открыла дверцу:
– Пошли, Бобби МакФеррин, отведем тебя внутрь.
Песня вертелась в моей голове весь следующий час, пока мы два квартала шли в Центр по лечению аллергии и астмы, пока я регистрировалась, пока я переодевалась в бумажную сорочку, когда меня осматривала медсестра в резиновых перчатках и защитной маске, стараясь никак меня не касаться (видимо, ее предупредили). Но когда я осталась одна на смотровом столе в ожидании доктора Чен, таблетка вдруг перестала действовать.
Я опять была ребенком, который сидел в одном из бесчисленных кабинетов врачей, по которым меня водили, пока мать пыталась выяснить, что со мной не так. Они все для меня слились в один. Я была маленькой. Но потом вдруг воспоминание, ясное как день, ударило меня. Это моя мать, которая кричала изо всех сил:
– Даже не говорите, что вы не знаете! Это моя девочка. Вы должны помочь нам. Вы должны.
Мое сердце пронзило это отчаяние в ее голосе. То, что она относилась ко мне как к своему ребенку. И я тут же вспомнила, как себя чувствовала тогда. Мне было страшно, да. Но еще я чувствовала, что меня любят, защищают, оберегают. И я подумала, вдруг я просто цеплялась за худшие воспоминания, а не за вот такие.
Открылась дверь, прервав ход моих мыслей. Доктор Чен ниже, чем я ее помню, не такая уж и устрашающая. Она тепло мне улыбнулась:
– Джубили. Как ты?
Этого я ожидала.
– Все еще с аллергией на людей.
Она кивнула и улыбнулась:
– Понятно.
Следующий час мы анализировали те двенадцать лет, что не виделись, в том числе случай из старшей школы, годы моего заточения дома, последний мой казус, который чуть не убил. Она делала быстрые пометки в карте, задавая мне вопросы по ходу беседы, но не отвлекалась ни на что, чем и нравилась мне все больше. Хотя когда я рассказала ей историю про Айжу, она сказала:
– Давай в следующий раз оставим искусственное дыхание парамедикам?
И наконец она осмотрела мою сыпь под бумажной рубашкой.
– Что менялось в последнее время? Стиральный порошок? Лосьон? Новые простыни?
– Нет, все по-старому.
– А новые люди? Кто-то недавно был у тебя дома?
